Слишком поздно

Иногда он думает, что за ним придут и застрелят, а иногда ему на все наплевать; почему так – не знаю. Я падаю с дивана и ползу к двери. Ноги у меня здоровые, и я мог бы спокойно пройти до нее, однако порой мне страшно, я боюсь тех, кто может явиться и застрелить меня, поэтому под большим окном я ползу.

Проверяю дверь.

– Заперто.

Отец смотрит на меня с улыбкой:

– Спасибо, сынок.

Не люблю, когда он зовет меня сынком. Сынком он зовет меня только тогда, когда боится людей, которые хотят застрелить сперва его, а потом маму и меня. Когда отец боится, он добр и просит о помощи: подвинуть диван к двери, отключить от сети электроприборы. Сегодня я весь день ему помогал, но он так и зовет меня сынком. Мне больше нравится, когда он вообще меня не зовет, просто сидит целыми днями в кресле.

Я ползу обратно. У самого дивана отец хватает меня за руку.

– Они тут, Эйса! – шепчет он. Заставляет встать и говорит: – Тебе надо схорониться!

Сердце начинает стучать очень быстро. Я киваю.

Хотя к нам пока еще никто не приходил, отец сильно боится этих людей. Он тащит меня через гостиную, и я успеваю глянуть в окно. И никого не вижу.

Тем временем отец вытаскивает меня из дома через заднюю дверь. У крыльца опускается передо мной на колени и хватает за плечи.

– Эйса, спрячься под домом и жди, пока я не выйду.

Я мотаю головой:

– Не хочу. – Под полом темно, а еще как-то раз я видел там скорпиона.

– Так надо! – горячо шепчет отец. – Не выходи, пока я за тобой не приду или пока нас всех не прикончат!

Он толкает меня к дыре, что ведет под пол, и я на четвереньках заползаю далеко-далеко.

Прижимаю колени к груди и плачу как можно тише, чтобы меня не услышали.

* * *

Я окоченел и проголодался. Проплакал всю ночь до рассвета. Отец велел не высовываться, и я сидел смирно. Ни разу не пошевелился. Надеюсь только, что он не разозлится на меня, ведь я описался во сне. Последний раз я писался еще до прошлого дня рождения.

Я слышу, как люди ходят по дому. Я не знаю, убили они отца или нет. Мама в спальне, откуда почти не выходит, а значит, они и ее могли убить.

Зато меня они не убили, потому что я сделал все, как велел отец. Сидел тут и не шевелился, ждал, пока он придет за мной.

Или пока не уйдут те люди.

* * *

Я очень сильно замерз и проплакал до самого захода, но все равно сидел смирно. Отец велел не шевелиться, вот я и не шевелюсь. Правда, ноги сделались как будто чужие, и глаза постоянно слипаются. Пить хочется уже не так сильно: рядом протекает труба, и я слизнул немного воды.

Наверное, те люди все же убили отца и маму, потому что в доме очень тихо. С самого рассвета по комнатам больше не ходят.

Отец велел не шевелиться, но будь он жив, то пришел бы за мной.

А он так и не пришел.

Я выползаю из-под пола. Снаружи темно, а значит, я просидел под домом больше целого дня. Если те люди правда убили маму и отца, то вряд ли стали бы сидеть потом в доме больше суток. Думаю, они давно ушли, и мне ничего не угрожает.

Я встаю и тут же падаю. В ногах покалывает, пальцы болят. Заползаю вверх по крылечку к задней двери и только сейчас замечаю, что одежда вся грязная. Пачкать полы в доме боюсь, поэтому пробую оттереть землю о коврик при входе. Бесполезно, я все размазал по себе.

Хватаюсь за ручку двери и подтягиваюсь. Ноги до сих пор слушаются плохо, но я хотя бы могу стоять. В гостиной в кресле сидит труп отца.

У меня перехватывает дыхание. Я прежде трупов не видел и видеть не хочу, тем не менее надо убедиться, что в кресле правда отец, а не кто-то из тех людей. Я на цыпочках прохожу в комнату. От страха сердце чуть не выпрыгивает из груди.

Подхожу к креслу сзади и делаю глубокий вдох, заглядываю сбоку. Смотрю на отца и немного удивляюсь: оказывается, мертвецы не так уж сильно отличаются от живых.

Я думал, отец будет весь в крови, или кожа у него поменяет цвет, и он станет похож на призрака. А он такой же, как всегда.

Я слышал, что мертвецы холоднее живых, поэтому пальцем тычу отцу в щеку, хочу проверить, какой он на ощупь.

Он тут же хватает меня за руку и резко открывает глаза. Я аж вскрикиваю от испуга.

– Где тебя черти носили, пацан? – спрашивает отец, окинув дурным взглядом мою одежду. – Весь в грязи!

Я-то думал, он умер.

А он живой.

– Я под полом сидел, ты сам меня вчера туда отправил. Обещал прийти и забрать.

Отец больно стискивает мне руку и подается ближе.

– Не смей меня будить, если я задремал, мелкий выродок! Теперь бегом в душ. Воняешь, как канава засранная!

С этими словами он отталкивает меня, а я пячусь и все не могу понять: как он жив-то?

Я думал, что приходили те люди. Я думал, что они убили его.

Отец хватает меня за шкирку и выталкивает из гостиной. Он ведь обещал прийти и забрать меня, а сам, видать, вовсе забыл, что я под полом.

Глаза щиплет, и я быстро выбегаю из комнаты. Перед отцом плакать нельзя, он зверски разозлится.