Слишком поздно

По коридору иду в ванную, хотя на самом деле мне хочется есть. Никогда еще в животе так не урчало. Проходя мимо спальни, откуда мама почти не выходит, вижу, что дверь открыта. Мама спит на кровати, и я вхожу; попрошу чего-нибудь пожевать. Трясу ее, бужу… Она переворачивается на другой бок и мямлит: «Дай поспать, Эйса».

Спит она слишком много, мне это не нравится. Мама горстями глотает таблетки, потому что без лекарств ей не спится. Белые, говорит она, на ночь, хотя сама принимает их еще до захода. Сам видел.

Еще у нее есть какие-то желтенькие таблетки. Эти, говорит она, особенные. Мама бережет их и принимает редко, только если хочет мысленно отправиться куда-то в другое место.

Я смотрю на пузырек с таблетками. Не заметит ли мама, если я возьму немного тех желтеньких? Хочу мысленно отправиться куда-нибудь в другое место. Подальше отсюда.

Беру пузырек с желтенькими таблетками и пытаюсь его открыть. Крышка не поддается. Я хожу в первый класс, поэтому плохо умею читать и не сразу понимаю, что на ней сказано: надо сперва надавить, затем провернуть, и тогда она откроется.

Есть, открыл. Я смотрю на маму – она отвернулась в другую сторону – и закидываю в рот желтенькую таблетку, разгрызаю ее. Фу, ничего противней не ел. Таблетка горькая и сушит во рту. Я запиваю ее водой из маминого стакана.

Надеюсь, мама не соврала и таблетка унесет меня куда-нибудь в другое место. Я устал здесь жить.

Закрываю пузырек и выскальзываю из спальни. А уже когда вхожу в ванную, появляется чувство, что ноги снова как будто не мои.

И руки тоже. Они словно бы парят в воздухе.

Включаю воду в дýше и смотрю в зеркало, потому что мне кажется, что волосы на голове растут. Хотя они не стали длиннее, я все равно чувствую, что они шевелятся.

В ступнях и в пальцах ног покалывает. Не упасть бы… Сажусь прямо в ванне. Я забыл раздеться, но это ничего, одежда ведь грязная, ей вода тоже не помешает.

Интересно, сколько я просидел под домом? Пропустил, наверное, день в школе. Мне учиться не особенно нравится, однако сегодня я правда думал пойти на занятия, потому что хотелось взглянуть, чего там собрала на обед мама Брэйди.

Мы с Брэйди в столовке сидим вместе, и он каждый день приносит с собой еду в контейнере. Как-то раз мама дала ему кусок кокосового торта. Брэйди кокосы не любит и отдал торт мне. Было очень вкусно. Я пришел домой и рассказал своей маме, как мне понравился кокосовый торт. Правда, она мне так его и не купила.

Иногда мама Брэйди кладет в контейнер с едой записочки. Он читает их для нас вслух и смеется, думает, что записки тупые. Я не смеюсь, по-моему, они не тупые.

Одну записку я нашел в мусорной корзине, достал и прочел. В ней было сказано: «Дорогой Брэйди! Я тебя люблю! Удачки в школе!»

Я надорвал листочек сверху, чтобы убрать с него имя Брэйди. Как будто это записка для меня, от моей мамы. Я иногда читал ее, перечитывал. Но это было давно, и я ту записку потерял. Вот почему хотел пойти в школу сегодня: если бы мама Брэйди положила ему в контейнер с едой еще записку, я бы украл ее и перечитывал, воображая, будто она для меня, от моей мамы.

Вот бы кто-нибудь говорил мне то же самое: «Я люблю тебя!»

Ни от кого еще такого не слышал.

Голова кружится. Она словно парит под потолком, и я смотрю на себя в ванне сверху вниз. Может, мама поэтому любит желтенькие таблетки? За то, что чувствует, как будто важные части ее тела парят вверху, где их никто не достанет?

Я летаю и шепчу с закрытыми глазами в пустоту: «Я люблю тебя». Когда-нибудь я встречу кого-нибудь и так понравлюсь этому человеку, что он скажет мне эти слова. Это будет девочка. Красивая девочка, которую отец не примет за шлюху.

Будет здорово. Может, она полюбит меня так, что испечет мне кокосовый торт. Обожаю кокосовый торт.

И если я правда встречу девочку, которая скажет, что любит меня, и будет печь мне кокосовые торты, то я ее никому не отдам. Не брошу, как Брэйди бросает записки от мамы в мусор.

Я ее никогда не отпущу, не дам меня бросить. Сделаю так, что она каждый день станет признаваться мне в любви.

«Я люблю тебя, Эйса, – будет говорить она. – Ни за что тебя не брошу».

Наши дни

Прежде я никого не убивал. Тип, который попытался взять чужое и получивший за это пулю, стал первым.

Я еще не разобрался, что чувствую.

Стóит, наверное, беспокоиться, ведь убийство влечет за собой последствия. А еще злиться – потому что едва я кончил того типа и притащил Слоун вниз, как остальные гондоны сразу расклеились.

Ссут, наверное, что их я тоже кончу.

Я слегка тревожусь из-за последствий. Обычно, если кого-то пристрелят, то вызывают полицию, и копы наверняка уже мчатся сюда. А все проклятый любопытный сосед.

Речь о настоящих копах, не об этом позорище, которое сидит прямо сейчас передо мной.

Жаль, что все пошло не по плану. Я пристрелил одного типа в целях самозащиты, а остальные забыли к херам про работу и сдристнули? Значит, Джона, Кевина и Далтона больше не стерегут, и один из них точно сейчас придет ломиться в эту дверь. Захочет знать, какого хера я их так подставил.