Сливовое дерево

До конца жизни запах корицы и имбирного пряника напоминал Кристине мамину кухню. Чугунная дровяная печь, массивная, черная, господствовала у одной стены с цветочным орнаментом, а рядом высилась поленница колотых дров. По диагонали от печки французские двери вели на балкон, основанием для которого служила крыша дровяного сарая. Опа соорудил по краям перила, и на огражденной площадке между домом и высокой стеной соседского обветшалого амбара было удобно развешивать белье, а весной — высаживать в ящики семена овощей. На противоположной стене кухни, помимо створчатых окон с занавесками на люверсах, находились фарфоровая раковина и высокий дубовый буфет. Окна выходили на каменную террасу и огороженный задний двор, где гуляли рыжие куры и росла купа грушевых и сливовых деревьев. В загоне возле задней стены дома жили три бурые молочные козы, у которых время от времени появлялись козлята, оттуда был вход в их сарай — переоборудованное помещение с цементными стенами около спальни бабушки и дедушки.

Обед и ужин обычно накрывали в гостиной, но во время завтрака вся семья ютилась за столиком в углу кухни: дети на обитых тканью диванчиках, а взрослые — на коротких деревянных скамьях. У исцарапанного щербатого стола, покрытого зеленой с белым клеенкой, имелся вместительный выдвижной ящик, где хранились разномастные столовые приборы, стеклянная солонка и вчерашний каравай черного хрустящего хлеба. В этом уютном уголке все наслаждались утренним кофе и теплым хлебом с повидлом, здесь замешивали тесто для лапши и хлеба, разбирали и нарезали овощи с огорода, а зимой, когда кухня была самым теплым помещением в доме, семья собиралась вместе и устраивала игры. Но Кристина почувствовала, что сегодня она услышит здесь плохую новость.

Стараясь унять бешено стучащее сердце, она скользнула на диванчик, держа руку в кармане пальто и стискивая камушек Исаака. Утром ома стирала белье; воздух пропитался запахом хозяйственного мыла, а окна все еще не отпотели. Мутти села напротив дочери. Несвойственная ей суровость делала более темными ее голубые глаза, искажала мягкие черты лица, заставляла губы плотно сжиматься. На ней был домашний фартук, надетый поверх платья цвета ореха, — в таком наряде она обычно ходила к Бауэрманам. Мать положила свои натруженные руки в рубцах от ожогов, полученных у плиты, перед собой на стол, и на лбу у Кристины выступила испарина.

— Мы больше не будем работать у Бауэрманов, — сообщила мутти с непривычной дрожью в голосе.

Кристина обомлела.

— Как? Почему?

— Вышел новый закон, — продолжила мать. — Он запрещает немецким женщинам работать в еврейских семьях.

У Кристины отлегло от сердца: эта новость не относится к ней и Исааку. Но потом она вспомнила прокламации.

— Ты имеешь в виду эти смехотворные плакаты? — спросила она. — Я не позволю каким-то дурацким законам указывать мне, где работать! — она встала, готовая улизнуть, но мать поймала дочь за запястье и удержала ее.

— Послушай меня. Кристина. Мы не можем ходить к Бауэрманам. Это противозаконно. И опасно.

— Мне надо поговорить с Исааком, — девушка вырвалась и направилась к двери.

— Nein! — закричала мать. — Я запрещаю!

В ее голосе звучал то ли страх, то ли решимость — Кристина не смогла разобрать, но что-то заставило ее остановиться.

— Герр Бауэрман вынужден закрыть свою практику, — более мягким тоном продолжила мать. — Ему больше не позволяется заниматься юриспруденцией. Если тебя поймают в их доме, то арестуют. В гестапо знают, что мы там работаем.

Кристина ничего не ответила. Она остолбенела, не веря своим ушам. Мать подошла и положила руки ей на плечи.

— Посмотри на меня, Кристина, — ее глаза увлажнились, но выражали непреклонность. — Новый закон также запрещает любые сношения между немцами и евреями. Я знаю, что ты неравнодушна к Исааку, но ты должна держаться от него подальше.

— Но он не чистокровный еврей!

— Для меня его национальность не имеет значения. Но для нацистов имеет, а законы пишут они. Мы должны повиноваться. Мне разрешили пойти туда в последний раз, чтобы забрать наше жалованье. Нам нужны деньги. Но ты со мной не пойдешь, ты поняла меня?

Кристина уронила голову на руки, пряча полные слез глаза. Как такое возможно? Все было так чудесно. Она подумала о Кати и Штефане: счастливцы, они не замечают происходящего, их единственная беда — чересчур заботливая мать Кати. И вдруг ей в голову пришла одна мысль. Она вытерла глаза и взглянула на маму.

— Передашь Исааку записку от меня?

Мутти плотно сомкнула губы, хмурясь все больше и больше. Немного помолчав, она убрала со лба дочери пряди волос.

— Думаю, это не повредит. Напиши поскорее, у меня мало времени. Но пока все снова не наладится, ты не должна его видеть.

Кристина повернулась, чтобы уйти, но мать удержала ее за руку:

— Тебе нельзя с ним встречаться. Ты понимаешь это?

— Ja,[18] Mutti, — промолвила Кристина.

— Поторопись.