Сливовое дерево

Но пока отец ел и прихлебывал чай, улыбка не сходила с его лица. Он смотрел на всех с таким восхищением и благодарностью, что Кристина едва не расплакалась от избытка чувств. Ненадолго создалось впечатление, что все в полном порядке, и девушка позволила себе насладиться этой минутой. Тепло семейного очага — проблеск радости, любовь, безопасность — согрели Кристине сердце, и она, отгородившись от всех тревог, сосредоточила все внимание здесь, на теплой кухне: на отце, живом и невредимом, на счастливых его возвращением домочадцах, на чашке горячего чая, на беззаботном утре.

— Где ты был, Vater? — поинтересовался Генрих.

— В России.

— Ты воевал в Шестой армии под Сталинградом? — спросила Кристина.

— Да, — ответил отец, уставившись в свой чай. — Да, я воевал в России в составе Шестой армии.

— Что там произошло? — приставал с расспросами Генрих. — Как вас взяли в плен?

— Гитлер запретил отступать. Когда русские нас окружили, мы ничего не могли поделать. Пришлось сдаться.

— И Иван бросил вас в тюрьму? — не унимался мальчик.

Мутти положила руку на ладонь Генриха.

— Тише, — проговорила она. — Отец не хочет сейчас об этом говорить. Ему надо поесть.

— Macht nichts, — фатер повел рукой. — Ja, нас отправили в лагерь для военнопленных. Но туда надо было идти своими ногами. Несколько дней мы шли по морозу и спали в снегу.

Мутти встала и долила мужу в чашку горячей воды, потом соскоблила остатки жареной картошки ему в тарелку.

— Спасибо, Роза. Никогда не ел ничего вкуснее.

Он поймал жену за руку, привлек к себе и поцеловал. Карл и Генрих захихикали.

— А потом, Vater? — допытывался Генрих. — Вас кормили только водой и хлебом?

— Nein. Раз в день давали немного хлеба, немного жидкого супа.

Он наклонил тарелку и подцепил вилкой последние кусочки поджаристой картошки. Когда он закончил, мутти убрала тарелки со стола и наполнила раковину мыльной водой; глаза ее то и дело обращались к мужу, словно она хотела убедиться, что тот действительно здесь.

— И долго ты был в лагере? — взволнованно спросила Кристина.

Фатер вытер рот и откинулся назад, положив руки на спинку скамьи.

— Больше года, наверно. У нас не было возможности следить за временем. Я знаю, что приближается осень, но не знаю, какой сейчас месяц.

— Август, — подсказала Мария.

— И русские тебя отпустили? — продолжала Кристина.

— Дайте отцу отдохнуть, — велела мутти. — Довольно расспросов.

— Ничего, Роза, — проговорил отец. — Дети любознательны, — он сел прямо, взял в руки солонку и стал изучать ее, словно никогда раньше не видел. — Нет, русские меня не отпускали. Я сбежал.

Все в один голос ахнули. Мутти тяжело опустилась на табуретку, прижимая полотенце к груди.

— Расскажи, расскажи! — округлив глаза, стал канючить Генрих.

— Ach du Heber Gott![70] — чуть слышно пробормотала ома.

— Ты прорыл подкоп? — предположил Карл.

Генрих закрыл брату рот рукой.

— Nein, Dummkopf[71], — заявил он. — В России снега по самое горло.

Карл извивался и бубнил, стараясь вывернуться. Фатер поднял руку, чтобы утихомирить их, и допил свой чай. Он поставил пустую чашку на стол и потер лоб. Все умолкли и обратились в слух.

— Наверно, это было перед самым Рождеством, — начал отец. Он снова взял солонку и принялся крутить ее в пальцах. — Точно не знаю. Русские сказали кому-то в наших бараках, что нас перевозят. Неизвестно, зачем и куда. Сначала мы обрадовались, думали, нас отправят в лагерь получше. Через несколько дней нас погрузили в поезд, и мы надеялись, что чем дольше мы едем, тем ближе к дому окажемся. Я ехал в товарном вагоне дней пять.

— И ты выпрыгнул? — закричал Карл.

— Ш-ш-ш… — шикнул на него Генрих. — Не мешай!

— Через три дня, — продолжал отец, — поезд остановился в чистом поле, нам приказали вылезать и строиться в шеренгу прямо в снегу. К тому времени некоторые так ослабели, что не могли даже выползти из вагонов. — Фатер замолчал, высыпал немного соли себе на ладонь и лизнул ее. Сначала Кристина не поняла, зачем он это делает, но потом ей пришло в голову, что отец, должно быть, не ел соли несколько лет.

— А дальше что? — проявлял нетерпение Генрих.

— Мы вылезли из вагонов и построились, думая, что нас выпустили подышать свежим воздухом или умыться в снегу. Но охранники пошли вдоль строя и стали наугад стрелять пленных. Некоторые пытались убежать или запрыгнуть в вагон, но их тоже убивали. Я стоял не шевелясь. Через некоторое время нам приказали лезть назад в вагоны. А раненых так и оставили умирать вдоль путей в снегу.

Карл придвинулся ближе к отцу и положил голову на его руку. Фатер обнял сына и взял его руки в свою, глядя на маленькие бледные пальчики, лежавшие в его большой заскорузлой ладони.

— А как же ты убежал? — поинтересовался Генрих.

Фатер поцеловал Карла в маковку и взглянул на мутти, которая так и сидела на табуретке, складывая и разворачивая полотенце на коленях, и упорно не поднимала глаз.