Слой-2

– Слушай, Коля, – извинительно забормотал Виктор Александрович, – я без колес, а идти пешком далеко. Может, машину подошлешь? – И вдруг подумал: «А есть ли вообще у Колюнчика машина? И кто он сейчас в Сургуте?». Спрашивать об этом было неудобно, но Колюнчик, как в старые добрые времена, выручил начальника из неловкости, коротко сказав в трубку:

– Ладно, сиди в номере. Сейчас сам приеду.

Машиною здесь было минут десять-пятнадцать езды.

Виктор Александрович выпил воды из крана – белесоватая, невкусная, надо будет прикупить минералки, – стоял у окна и смотрел с высоты этажа на серый осенний, предзимний уже Сургут, какой-то неродной уже и холодный; в самолете все представлялось не так – теплее и волнительнее. И он подумал, что, как ни отстраивай северные города, – есть в них неистребимый налет отчуждения, привкус явной временности людского в них пребывания. Ну кончится нефть, а что дальше? Вот в какой-нибудь Рязани люди веками жили и будут жить, пусть бедно и скучно, без северных денег и северной страшной работы, но будут жить и дальше, а здесь – ничего неизвестно. Ведь пропал же со всех политических и географических карт воспетый некогда прессой комсомольско-молодежный город Светлый в приямальской газовой тундре, словно и не было его, даже в проекте, нигде и никогда.

Телефонный звонок оторвал его от окна и невеселых мыслей. Слесаренко решил было, что это опять звонит надоедливый москвич, и не хотел снимать трубку, но звонки не прекращались. Он в сердцах шагнул к аппарату. Звонила дежурная по гостинице: Виктора Александровича ожидали у стойки портье.

Все такой же невысокий и поджарый, смуглый и черноволосый, ничуть не постаревший за десять с лишним лет бывший лучший слесаренковский друг Коля Кулагин – в хорошем деловом костюме, при галстуке, не по-субботнему – поднялся с кожаного диванчика в холле и произнес, протягивая руку:

– С приездом, Виктор Александрович.

«Ага, вот так», – сказал про себя Слесаренко и ответил в тон, пожал поданную ладонь, но не удержался и приобнял левой рукой Колюнчика за плечо.

– Ключи оставьте, пожалуйста, – вежливо пропела девица за стойкой. Сто двадцать долларов в сутки, а все равно «совок» – один туалет на три комнаты в общем коридоре, «квартирная» схема.

– Надолго в Сургут? – спросил Кулагин, когда спустились по ступенькам и шли к машине.

– Дня на три. Да ну тебя к черту, Коля! Ты что, по службе меня встречаешь?

Кулагин легко рассмеялся и сказал, вставляя ключ в дверной замок:

– А ты, Витя, к нам просто в гости прикатил. Садись, поехали.

Слесаренко плохо разбирался в иностранных машинах. Эта была какая-то приплюснутая, разлапистая, вся в зализанных углах, изнутри непривычно просторная даже для Виктора Александровича с его нескромными телесными габаритами.

– Как тебе мой «сарай»? – поинтересовался Колюнчик, выруливая на дорогу. – У тебя, я слышал, девятьсотсороковая «вольвуха»?

«Откуда знает?» – удивился Слесаренко и тут же догадался: ничего странного, та партия бартерных «вольво» прошла через Сургут, концы не спрячешь от любопытных, а Колюнчик всегда был страшно любопытным, но не во вред Виктору Александровичу, а на пользу ему и делу.

– Как Вера, как дети?

– В порядке, – ответил Слесаренко. – Слушай, а ты-то хоть женился наконец?

– Не-а, – весело сказал Колюнчик.

Неженатость Кулагина была тогда главным препятствием в получении им освобождавшейся слесаренковской двухкомнатной квартиры. Колюнчик писал объяснительные про приезжающую мать и грядущее бракосочетание с обозначенной в тексте девицей, а жил он тогда в обычной общаге, хоть и был уже заместителем начальника стройуправления. Виктор Александрович с приятностью вспоминал те времена, когда личная бытовая скромность была не в тягость большинству начальников и ценилась большинством рабочих. Конечно, случалось и барство, но не стяжательное, а какое-то промотательное: взять катер, набить патронами, девками и водкой, куролесить на реке со стрельбой без добычи, посадить катер на мель и дергать вертолетом, рискуя утопить обе машины и покалечить людей... Бог знает почему, но все обходилось. И не было тайных квартир, купленных на чужое имя, не было толстой «зелени» в заначках и бриллиантов, закопанных на даче, не было этих прущих в глаза иномарок, «Волга» – предел мечтаний... Жизнь была непростой и работа тяжелой, но на душе было легче, потому что ты знал, что будет с тобой завтра и послезавтра, и через много лет – тоже знал, а сегодня нет.

– Как называется? – спросил он.

– Что?

– Да твой этот «сарай».

– «Краун Виктория». Фордовская модель.

Они подъехали к бывшему слесаренковскому дому, и Виктор Александрович узнал его сразу, только окрестности изменились, заполнились чужими деталями. Подъезд изнутри постарел, обшарпался, и почтовый ящик был тот же, слева от двери, а сама дверь была новая, железная, под дерматином.

Кулагин открыл дверь, полязгав большими ключами, и отстранился, пропуская друга вперед.