Слой-2

– Ружье для пейнтбола. Ну, такая игра в войну. Стреляет шариками с краской.

– Не знаю я никакого пейнтбола.

– Сейчас я вам его продемонстрирую.

Слесаренко не успел сказать и слова, как Юрий Дмитриевич сноровито спрыгнул на асфальт, захлопнул дверцу и пошел через дорогу, оглядываясь по сторонам и держа рогатое ружье на правом плече стволом в машину. Из милицейской будки на обочине высунулась голова в фуражке, бородатый приветственно помахал ей свободной рукой, и голова исчезла.

– Ну и пижон, – сказал Кротов за спиной Виктора Александровича. – Ну жить не может без театра.

– Всё, я выхожу, – сказал Слесаренко, но не двинулся с места и смотрел завороженно, как Юрий Дмитриевич подошел к плакату, принял красивую боевую стойку, потом обернулся и сделал им ручкой. Звука выстрелов никто не услышал, но когда первый черный маленький взрыв вдруг вспыхнул на щеке плакатного красавца, Виктор Александрович вздрогнул и на миг зажмурился.

– Что вы себе позволяете? – Слесаренко резко обернулся к банкиру, смотревшему с прищуром и кривой улыбкой сквозь боковое окно. – Вы отдаете себе отчет: кто я? И что я обязан это прекратить немедленно и сдать вас милиции?

– Да ничего вы не обязаны, – сказал Кротов, не отводя глаз от окна. – Метко стреляет, сволочь.

Виктор Александрович нехорошо выругался и принялся шарить ладонью, отыскивая ручку дверного запора. Когда выбрался из машины и обходил ее с капота, увидел возвращающегося Юрия Дмитриевича с довольной ухмылкой и ружьем на плече.

– Рядовой стрельбу закончил! – бодро крикнул бородатый и козырнул левой рукой. – Идёте считать попадания?

– Да уж, немедленно всё посчитаю, – сказал Виктор Александрович и перебежал дорогу под носом у такси. Он подошел к милицейской будке и постучал костяшками пальцев по грязноватому стеклу, за которым качнулся силуэт в фуражке. Слесаренко оглянулся: Юрий Дмитриевич замер у машины, держа ружье наперевес, и Виктор Александрович подумал отстраненно: попадет в меня оттуда или нет?

– Слушаю вас.

Милиционер стоял возле будочной двери, опираясь на нее отставленным локтем, около губ светилась сигарета.

– Вы видели, что сейчас произошло? – строго спросил Виктор Александрович.

– А что произошло? – Парень в фуражке затянулся и выпустил голубоватое облачко дымка. – Я ничего не видел.

– Совсем ничего?

– Так точно: совсем ничего.

– Вы, наверное, думаете, что я вместе с ними?

– Я ничего не думаю. Я на дежурстве.

– Так вот, – повысил голос Слесаренко. – Это дежурство выйдет вам боком, товарищ сержант, я вам обещаю.

– Ваши документы, гражданин, – изменившимся голосом сказал парень в фуражке и щелчком отбросил сигарету.

– При чём здесь документы? – раздраженно воскликнул Слесаренко и автоматически похлопал себя слева по груди: там было пусто, удостоверение осталось в рабочем пиджаке.

– Ваши документы, гражданин, – повторил милиционер, делая шаг вперед и выступая из будочной тени. – Последний раз спрашиваю.

– Ты у меня спросишь, – процедил Виктор Александрович, ощущая в ушах нарастающий шум. – Ты хоть знаешь, с кем говоришь, сопляк несчастный?

– Сейчас узнаем, мы сейчас всё узнаем. – Сержант двумя руками поправил фуражку и вошел в будку. – Алё, дежурный? – заорал он внутри. – Это сто девяносто первая! Пришли-ка пээмгэшку с ребятами, тут один штатский развыступался... Обнаглел в конец, я говорю... Что? Не понял?... Один штатский, говорю, без документов!.. Наглеет, говорю!..

– Виктор Саныч! – крикнул через улицу бородатый. – Не пора ли нам домой, однако?

Слесаренко посмотрел на него долгим взглядом и пошел по улице в сторону центра.

– А ну стой! – раздался позади милицейский окрик. – Стой, кому говорю!

– Сержант, отставить! – голос Юрия Дмитриевича звучал свободно и уверенно. – Это свои, сержант. Вы куда, Виктор Александрович? Холодновато для прогулки!

Слесаренко прибавил шагу, поднял воротник куртки и поглубже засунул в карманы дрожащие кисти рук. Он услышал взрычавший мотор, короткий визг шин на крутом развороте; машина легко обогнала его и замерла на два корпуса впереди, плавно осевши рессорами. На обочину выскочил Кротов, и Виктор Александрович упреждающе сказал ему:

– Я с вами не поеду.

– Он не отстанет. – В голосе банкира звучало неподдельное сожаление. – Будет ехать за вами до самого дома.

– Вот пусть и едет.

– Но это же смешно, Виктор Александрович. Зачем усугублять и без того нелепую ситуацию. Если хотите, я могу перед вами извиниться.

– Я не нуждаюсь в ваших извинениях.

– И тем не менее прошу вас пройти в машину.

– Как вы смеете!.. – У него перехватило от гнева дыхание. – Вы, сопляки безответственные, как вы смеете играть мною, людьми... всем! – Он зачем-то взмахнул руками, словно хотел обозначить в пространстве это самое «всем». – У вас нет совести, у вас нет страны, у вас нет родины – ничего, кроме наворованных денег, кроме мешков с долларами! Вы мне глубоко отвратительны с вашими интригами, заговорами, этими вашими пленочками.... Меня в бане, небось, тоже вы снимали?

– В какой бане? – изумился Кротов. – Вы чего на меня набросились? Я, что ли, вас приглашал прокатиться, или, может, это я стрелял, да?