Слой-2

– Тебе сколько лет? – спросил он, выуживая в деньгах купюру покрупнее, но не слишком. Пацан молча следил за лузгинскими пальцами. Нашлась десятка, Лузгин опустил ее вниз за уголок, мальчишка змеиным выбросом сцапал ее левой рукой, сунул за ворот грязной болоньевой куртки и пропал.

– Вы будете брать или нет? – спросил недовольный женский голос, и Лузгин увидел, что стоит у окошка киоска и тормозит очередь. Он извинился и попросил продавщицу показать ему бутылку красного «Пол Мезон».

– Чего смотреть-то, – сказала женщина в очереди. – Вот на витрине бутылка, читайте.

– На витрине не виден штрих-код, – спокойно ответил Лузгин.

Женщина быстро глянула на него злыми глазами и отвела взгляд в сторону, и вдруг вздрогнула, поднесла ладонь к губам:

– Господи, что делают-то!

Лузгин обернулся.

«Его» мальчишка стоял спиной у фонарного столба на обочине дороги, а другой, чуть повыше и тоже без шапки, левой рукой рвал на нем куртку, а правой бил по лицу прямо в нос маленьким жестким кулаком. Мальчишка уворачивался и стукался затылком о столб.

– Э, кончайте! – громко сказал Лузгин.

Нападавший пацан ударил «лузгинского» сбоку по ногам, и тот завалился на грязный асфальт, брыкался рваными кроссовками, но другой отступил немного в сторону и ударил мальчишку резиновым сапогом в лицо – один раз, как экзекутор, стоял и ждал продолжения. Мальчишка взвыл и замолчал, потом сел и потрогал лицо руками. И когда увидел на ладонях кровь, снова повалился на бок, поджал колени к животу и заплакал так громко, так по-детски безнадежно и горько, что у Лузгина потемнело в глазах.

Очень быстро он подошел к тому, другому, хватил его за шиворот и развернул к себе:

– Что ты делаешь, гаденыш?

Пацан посмотрел на него, как на дерево, полу-висел в лузгинском кулаке и даже не пытался вырваться.

– Вот я сейчас тебе самому как врежу!

– Давай, – сказал пацан, в его взгляде что-то мелькнуло. – Попробуй, дяденька.

Лузгин тряхнул его покрепче, сказал: «Ну и гадина же ты», – и несильно щелкнул в лоб пальцем левой руки. Пацан резко дернулся, сделал движение куда-то Лузгину под куртку, и в промежности выросла дикая боль, он даже подсел от неожиданности, но пацана не выпустил и сквозь навернувшиеся бессильные слезы увидел всё тот же темный взгляд звереныша.

– Конец тебе, парень, – прохрипел Лузгин, вздернул пацана за ворот и швырнул на асфальт как мешок.

На него налетели и сбоку, и сзади, схватили за руки. Лузгин барахтался в толпе, хрипел, что убьет, пытался съездить по морде особо досаждавшему мужику. Знакомое забытое лицо возникло перед ним, шевелило губами, но Лузгин не слышал ничего, только стук крови в ушах. Держали его крепко. Он вдруг обмяк, ощутив пустоту вместо бешенства, и услышал слова:

– Что ты, Вова!

Он посмотрел перед собой в лицо говорившему.

– Опомнись, Вова, он же ребенок.

– Нет, – сказал Лузгин, замотал головой и снова сказал: – Нет.

– Ну ладно, ладно...

Его отпустили. Забытый знакомый поднял с земли и сунул Лузгину в руки пакет с покупками, похлопал по плечу.

– Здорово, кумир. Эдак ты воскресенье проводишь?

Лузгин учуял легкий запах свежего спиртного, похоже, водки, прошелся глазами по серому пальто, шляпе с опущенными полями, косому углу галстука на вороте, треугольному скуластому лицу со щеточкой усов.

– Не узнаешь? А если так?

Человек снял шляпу и прикрыл усы двумя пальцами.

– О черт, – сказал Лузгин. – Привет, Баранов. Какого хрена ты тут делаешь?

– Нет, это ты какого хрена избиваешь на людях подрастающее поколение? Тебя же узнали, Вова, теперь разговоры пойдут. Неприятно, ты же у нас знаменитость.

– Да пошло оно всё, – отмахнулся Лузгин и посмотрел по сторонам: пацаны исчезли, публика на остановке стояла лицами к нему.

– Пошли отсюда.

– Это правильно, – согласился Баранов.

Они свернули за угол киосков, закурили. Пальцы ещё потряхивало.

– Продовольственный закуп? – спросил Баранов, кивнув на пакет.

Лузгин передернул плечами. Он никак не мог вспомнить имя Баранова и не знал, как к нему обращаться.

– Сколько лет не виделись?

– Да больше двадцати, – с готовностью подхватил тему Баранов. – После «Клавишей весны» в семьдесят пятом...

– Четвертом, – поправил Лузгин. – Я же помню, как нас разгоняли.

В начале семидесятых Лузгин служил в «Тюменском комсомольце» и вечерами чудачествовал в СТЭМе – студенческом театре миниатюр индустриального института. Баранов был на три года его моложе, доучивался на геофаке и вместе с Лузгиным играл у Аксельрода, легендарного стэмовского родоначальника, образы тупых преподавателей. У него это здорово получалось. «Скажите, милейший, что есть, по-вашему, экзамен?» – «Это разговор двух умных людей, профессор». – «А если один из них немножечко того?» – «Тогда другой останется без стипендии».