Слой-2

– Послушай, – сказал Виктор Александрович, разжав веки и сжав кулаки на коленях. – Мне кажется, я догадываюсь, откуда у тебя такие мысли. Потому что я с тобой не сплю как с женщиной, да? Извини, матушка, как не стыдно признаться в таком мужику, но – возраст, усталость, нервы и прочее. Вот сменю работу, встрепенусь, летом отдохнем хорошенечко. Кстати, с новой зарплатой вполне сможем махнуть за границу. В Италию, например. Или в Грецию, как Гарик советует: недорого, сервис качественный, к русским хорошо относятся. Если так вдуматься – какие наши годы?

– Да, ты не спишь со мной уже два года, – сказала жена. – Но ты меня сейчас обманываешь.

– Где, как я тебя обманываю?

– Ну, что устал и прочее... Я же видела.

– Что ты видела, Вера?

Жена девчоночьи надула губы и отвела глаза в сторону.

– У тебя по утрам... в этом месте... пижама торчит.

– А ты подсматривала...

– Да, я подсматривала.

И так она сказала это смешно и робко, совсем как в молодости, когда стеснялась даже глянуть на эту «штуку» и вообще открывала глаза только в самый последний рвущийся миг, что Слесаренко разжал кулаки и выдохнул с внезапным облегчением.

– Будет тебе, Вера. Я тебя люблю. – И это было правдой, одной из многих разных правд, так непонятно уживающихся в каждом человеке. – Там Чернявский в коридоре топчется. Пригласим?

– Пригласим, – сказала Вера и взяла с тумбочки круглое маленькое зеркальце. – Ой мамочка моя! Видел бы меня мой класс...

По пути он спросил у Чернявского, где можно купить хорошую микроволновую печь.

– Да где угодно, этого добра навалом!

Виктору Александровичу надо было поменять доллары на рубли. Поехали в «Сибирь», где был обменный пункт. Слесаренко решил поменять сразу тысячу, пусть останется на общие расходы. Когда протянул в окошечко валюту, девушка сказала:

– Ваш паспорт, пожалуйста.

Паспорта у него с собой не было, только думское удостоверение.

– Сгодится? – спросил Виктор Александрович.

Девушка раскрыла «корочки», потом остро глянула на Слесаренко, кивнула и стала что-то быстро печатать на компьютерной панели – как будто догадалась, что доллары не его, и сообщала кому-то об этом сухой морзянкой компьютерных кнопок.

– Едем к тебе, установим и обмоем, – сказал Гарри Леопольдович, помогая Слесаренко запихивать на заднее сиденье увесистый картонный ящик. – Вера выпишется – будет для бабы праздник.

Дома не держали спиртного впрок. Виктор Александрович завел об этом разговор с двойным прицелом: мол, нет особого желания или надо что-то брать, а что? Но Гарик вихрем смотался в «Сибирь» и принес большую бутылку французского коньяка, поставив точку в неловких слесаренковских маневрах.

Дети еще не вернулись с работы. В кухонной раковине грудилась немытая с утра посуда – никогда такого не было при Вере, следила строго. В спальной комнате, куда Слесаренко зашел переодеться в домашнее, пока Гарик пыхтел в туалете, пощечиной ударила неубранная смятая постель, его книжка страницами вниз, чашка с недопитым ночным чаем, Верины склянки и банки... И он представил себе беспощадно и ясно, как рассыплется в прах его жизнь в этом доме, если с Верою что-то случится. Он принялся судорожно заправлять, убирать и распихивать, но Гарик уже отшумел в ванной комнате и кричал недовольно из кухни.

Микроволновку извлекли из коробки и водрузили на тумбу у плиты. Кухня сразу приобрела незнакомый устроенный вид, как в рекламе по телеку, не хватало лишь девки в красивом переднике. Ее роль играл Гарик, хлопал дверцей и рассказывал Виктору Александровичу про назначение разных кнопок. Одна беда: включить было некуда, единственная в кухне розетка торчала в противоположной стене, надо будет тянуть удлинитель – Гарик показывал рукой, как прокладывать провод, и Слесаренко сказал:

– Садись, выпьем.

– Хинди-руси, бхай, бхай! – воскликнул Чернявский, устраиваясь на табуретке. – Мао-джуси вань суй! Эль пьебло унидо! Не пасаран!

– Но пасаран, – поправил его Слесаренко.

– Знаю, но так смешнее. – Гарик сделал рукой по-тельмановски. – Рот в рот!

– Чем закусывать будем?

– Его не закусывают.

– Так много же, бутылка здоровая, быстро напьемся!

– Ну так давай напьемся, и всех делов. И убери эти рюмулечки-граммулечки, дай нормальную посуду, мужскую. Вот так, другой разговор.

Опьянели действительно быстро – Слесаренко почти не обедал и вовсе не завтракал: пара ложек картошки на выхват, кофе у Сарычева – вот и всё. Гарик тоже поплыл, шмыгал носом – верный признак, что в градусе. По три порции выпили, почти не разговаривая, потом Чернявский спросил:

– Ну, что надумал, Витя?

– Буду увольняться, – сказал Слесаренко.

– Ну и молодец, – почти без выражения, как о давно решенном деле, сказал Чернявский. – И мой тебе совет, Виктор Саныч, как другу советую, только не спрашивай лишнего: ты не слишком там суетись по выборам, не засвечивайся, не усердствуй, не надо этого.

– А я особо и не суетился.

– Вот и правильно. Сейчас у тебя следствие, положение довольно двусмысленное...

– Ты о чём, Гарик? Какое положение?