Слой-2

С каждой гарикиной фразой Слесаренко каменел лицом, понимал: еще немного – и ударит со всей силы, один раз, тот заткнется навеки; пусть потом судят и даже расстреливают, но он не отдаст Гарику себя, не отдаст Веру, не отдаст внука и всю остальную жизнь. Пьяненький Гарри Леопольдович увидел нечто в слесаренковском лице, но совсем не испугался – напротив, подал морду свою смазливую вперед, предлагая к удару, и сказал даже весело:

– Ну давай, бей! На Руси всегда за правду били.

Глава девятая

Вторник с утра стал кошмаром. Честно говоря, он думал, что не успеет: договориться с иринкиным начальством о срочном отпуске на неделю; позвонить или заехать в школу и «отпросить» дочь и вписать ее в свой загранпаспорт; испугать, успокоить и уговорить маму семь дней посидеть с Митяем, переехав на это время к ним в квартиру – из маминой было слишком далеко до садика, не справится таскать его по грязи на руках. И еще пропал Лузгин, не появлялся и не отвечал на звонки, а было что передать ему срочное и важное (обзор понравился Юрию Дмитриевичу, он сказал: не зря, не зря). В полдень, кровь из носу, уже машиной на Екатеринбург – самолет вылетает в шесть вечера, надо еще выкупить билеты, а Ирине собраться и упаковаться, она суетилась и нервничала, никакой радости не было, слезы и крик: зачем всё это придумал, что за пожар, нормальные люди никогда и так далее.

Но успели. Кротов сам вел машину до Екатеринбурга, чтобы расслабиться за рулем, переключить внимание на дорогу и выплеснуть на нее накопившийся нервный заряд. Рядом справа сидел Геннадий Аркадьевич, скрашивал езду московским трепом; водитель, Ирина и дочь сидели сзади, он видел их в зеркале обзора: жена ехала как на расстрел, дочь тоже была в некоем шоке – летит за границу!

Смешно сказать, но раньше, на прежней дешевой работе, ему удавалось находить время и деньги для зарубежных поездок, а ныне, как стал директором в банковском филиале, вот уже четыре года никуда не выезжал – деньги были, но не было времени. Еще в позапрошлом году они оформили Ирине загранпаспорт, строили планы, и всё – на потом, на потом. Жена ни разу не бывала дальше Крыма, металась в женской панике: в чем ходить на Кипре, что там носят?..

Шубы и теплые куртки оставили в машине, как советовал Юрий Дмитриевич. Бежали к самолету на ветру, жена замерзла, Кротов прикрывал ее спиной и волок тяжелые сумки и чемоданы в растопыренных руках. Геннадий Аркадьевич опекал дочь Наташку, безмозгло озиравшуюся по сторонам и постоянно спотыкавшуюся на самом ровном месте.

Самолет был не наш – «триста десятый» аэробус авиакомпании «Сайпрус Эйрлайнс», пузатый и просторный. Кроме них, в салоне бизнес-класса не было никого. Маленькие чернявые стюардессы набросились на них втроем, помогали и советовали, непрерывно улыбаясь, одна вполне сносно говорила по-русски. Дочь Наташка сразу бросилась к окну, высматривала что-то в аэропортовских сумерках. Геннадий Аркадьевич деликатно сел в самый задний ряд, тоже у окна, с противоположной стороны. Они с женой устроились посередине, в широких креслах, просторно отстоящих – это вам не «тушка», где колени упираются в спину впереди сидящего.

– Ой как здорово! – сказала Ирина, навертевшись и обмякнув в кресле. – И сколько нам лететь?

– Часа четыре, может, побольше.

– Я согласна, если накормят.

– Еще как покормят, – голосом знатока выдал Кротов, хотя и сам летел впервые в иностранном самолете.

Пошли на взлет, зажглось табло о некурении и погасло через минуту, еще набирали высоту. Запахло дымом – Геннадий Аркадьевич уже курил по-свойски, уткнувшись носом в журнал «Итоги», купленный в аэропорту. Кротов решил присоединиться, но стюардессы уже катили ларцы на колесиках, предлагали напитки. Их обслуживала «русская»; Геннадий Аркадьевич что-то обсуждал с другой стюардессой по-английски. Кротов выбрал виски, заказал для Ирины «дюбоннэ» со льдом, сам достал, осмелев и освоившись, пакетик орехов из средней секции ларца.

– А чаю будет можно? – спросила жена. – Я замерзла.

– Конечно, – улыбнулась «русская». – Пейте ваш аперитив, я принесу, один момент, пожалуйста.

– Ой как вкусно! – пропела Ирина, прихлебнув из стаканчика.

«Ну всё, – подумал Кротов, – теперь будет охать и ахать, чего ни увидит: провинция!».

Дочь Наташка пялилась в заоконную тьму, потягивая сок через пластиковую соломинку. Большая уже, совсем девушка, скоро четырнадцать. Митяй бы сейчас уже носился по салону, лазил везде и всё спрашивал.

– Как ты думаешь, – сказала жена, – мама справится? Мы же никогда не оставляли с ней Митю надолго.

– Справится, – уверенно сказал Кротов, заглушая в себе те же мысли. – Он у нас парень понятливый.

– Я уже скучаю, – сказал жена.

– Ира, не накручивай себя, пожалуйста.

– Прощение, – сказала «русская», появляясь из-за шторочки. – Это вам будет удобно. – Она поставила на откидной столик чашку с чаем и накрыла Ирину мягким ворсистым пледом.

– Ой спасибо! – умилилась жена. – Как здорово! Наташа, ты хочешь согреться?

– Я не замерзла, – сказала дочь, не повернув головы от окна.