Слой 3

Звонил начальник городского управления внутренних дел полковник Савич, неделю назад получивший на погоны по третьей желанной звезде. Прилетавший для этого случая один окружной милицейский замнач, хлебнув изрядно на банкете, достал именинника и ближнее к нему застолье самозабвенным повторением скабрезной хохмы: «Раньше ты был подполковником, а теперь твоя жена будет под полковником!». Савич натужливо смеялся, подпевалы с дальних концов стола восклицали игриво: «Л как же все другие бабы?». Хмельной замнач, получив ожидаемый пас, гудел по-барственному: «А как душа, наконец, пожелает». Слово «наконец» он выговаривал раздельно и вращал глазами, подстегивая новую волну мужского ржанья.

– Слушаю, полковник, – в ответ на приветствие сказал Слесаренко, выразив этим безличным обращением и уважение к новому званию, и раздражение свое несвоевременным звонком.

– Они все-таки перекрыли дорогу, – угрюмым басом доложил Савич. – Сегодня, в начале пятого утра.

– И куда ваши люди смотрели?

– Куда, куда... Туда и смотрели. Вы же знаете, Виктор Александрович, какой у нас приказ.

– У вас был приказ не допустить блокирования железнодорожной магистрали. Я точно цитирую?

– Так я и сам процитирую, только дальше: «...методами убеждения и готовностью пресечь...». Да начихали они на эту нашу готовность. Знали ведь, что силу применять не будем.

– Ладно, приезжайте, – сказал Слесаренко. – Доложите подробно на «планерке».

– Я приеду, только...

Ну, что «только»? Говорите, полковник, не мямлите.

– Разрешите моих людей от насыпи отвести. Их женщины с путей толкают, дубинки отобрать пытаются. Не дай бог кто-нибудь не выдержит и даст отмашку – тут же, блин, такое начнется...

Слесаренко отметил про себя и это скользнувшее «блин», и вдруг прорвавшуюся нервную веселость в полковничьем голосе. «До сей поры, похоже, отмечает», подумал он и спросил в трубку:

– Где вы сами находились в течение ночи?

Да здесь же, Виктор Александрович, здесь! То на рельсах, то в палатке у... этих, то в «пээмгешке» на связи. Я, кстати, из «пээмгешки» и звоню.

«Молодец, – мысленно похвалил начальника управления Виктор Александрович. – На служебном «джипе» не приехал, в обычном милицейском «уазике» – не стал травить народ...».

– Отвести наряды разрешаю. Жду с докладом и предложениями.

«И все-таки вляпались, – раздраженно подумал он, возвращая трубку на место. – Вляпались по уши».

Виктор Александрович знал, что по сложившимся правилам он должен немедленно сообщить о случившемся в округ и область, где в кабинетах, а точнее в приемных губернаторов, было налажено круглосуточное дежурство секретарей или помощников. Знал он и другое: новость эта по милицейским и фээсбешным каналам уже достигла соответствующих ушей и передана дальше куда следует, и чем больший временной зазор образуется между первым сообщением и его собственным докладом «наверх», тем хуже это будет там воспринято. В структурах власти крепче всех повинен тот, кто доложил о неприятности последним, и тот всегда герой и победитель, кто первым выдал новость о хорошем.

На селекторе внутренней связи загорелась неяркая лампочка: пришедшая секретарша этим знаком сообщала о готовности к работе. Он нажал кнопку под огоньком, и спустя мгновение ровный голос секретарши произнес в динамике:

– Доброе утро, Виктор Александрович!

– Доброе, – ответил Слесаренко и неприязненно мотнул головой: откуда и как прицепилась к нему эта новомодная чиновничья манера произносить в ответ только половину приветствия? – Доброе утро, Нина Константиновна. Пусть Кротов и Лузгин зайдут ко мне.

– Хорошо, Виктор Александрович.