Слой

Скоро, метров через сто, она вольется в улицу пошире, растратит себя на блеск витрин, на хаос товаров, а пока Петр любовался, вдыхал и, жгуче страдая по куреву, пытался вспомнить... вспомнить — хоть что-то еще, кроме ослепившего миража, про бой у Кузнецкого, про молодого парня с мухой и взрывпакет на брусчатке.

Ничего не возвращалось. Ни важного, ни мелочей. Он даже отчества своего не знал — потому что сегодня ему не сообщили. Подумав об этом, Петр испугался. Через несколько часов наступит вечер. Если верить соседям по палате, то с минуты на минуту польются воспоминания, но ведь потом он заснет... А утром... Кто скажет, как его зовут? Утром он проснется более беспомощным, чем исколотый сульфой Гарри.

Нет, кое-что все-таки отложилось. В частности, охранники у выхода из отделения — он помнил всех четверых, а не только сегодняшнего. Уже что-то, уже не ноль. И КВН. Целую неделю по утрам. Это он тоже помнил. И еще — план побега. С трудом шел, со скрипом, но ведь в итоге получилось. Нет-нет, он далеко не безнадежен. А Кочергин, а Нуркин! Оба — из черного списка Народного Ополчения. Много их там, гавриков? У-у-у! На твой век, Петя, хватит.

Он дошел до перекрестка и остановился, размышляя, куда идти дальше.

— Эй, ты! Топай сюда! — начальственно крикнул парень у черного «БМВ». — Денег хочешь?

Тон Петру не понравился, еще больше ему не понравилась уверенность постороннего человека в том, что он нуждается в деньгах, однако он в них действительно нуждался.

— Чего тебе?

— Не «тебе», а «вам». Тьфу, ну вы, бомжи, оборзели! Толкнуть надо. До заправки. Во-он там. У тебя мышцы остались или пропил все? Короче, десятка. Взялся. Быстренька!

На молодом парне были превосходные брюки и симпатичная пестрая рубашка. Петру захотелось иметь такую же — он как раз спохватился, что сам одет с чужого плеча, да и бланш под левым глазом наверняка успел налиться всеми цветами радуги. Бомж и есть.

— За десятку сам толкай.

Владелец «БМВ», собравшийся было сесть за руль, многозначительно замер.

— Гордый пролетарий? Сельская интеллигенция? Две. Две десятки, но за это — бегом. Чтоб ветром сдувало. Ферштейн?

— Маловато. — Петр не приблизился к машине ни на шаг, но и уходить тоже не собирался.

— Сколько ж тебе надо, гегемон?

— Полштуки грина. Это долг отдать. И еще на жизнь.

— Ладно, клоун. Даю тридцать. Не за хамство, за находчивость.

— Сто рублей, и меняемся рубашками. Тот попытался изобразить гомерический хохот, но хохот вышел так себе.

— А зачем мне твоя? В ней, наверно, блохи живут.

— Не ходить же тебе с голым пузом, — резонно ответил Петр. — Не на пляже.

— Сам нарвался, бомжара, — тихо сказал парень.

Прохожие, предчувствуя конфликт, заторопились на другую сторону, а некоторые из пытливых пристроились возле троллейбусной остановки.

Человек в красивой рубашке расстегнул золотой браслет и опустил часы в задний карман, затем снял с круглого лба солнцезащитные очки и бережно положил их на приборную панель.

"Сам нарвался, — молча подумал Петр, занимая стойку. — А часы хорошие, «Картье». Если выгодно толкнуть, можно всю больницу у Клана выкупить. И устроить карнавал — прямо на Красной площади. Нуркину понравится.

Нет, — решил он. — Психов тревожить не станем, часы для другого пригодятся. Я по ним время засекать буду — что и во сколько вспомню. Скоро вечер. Скоро начнется".

— Давай, мил друг, не томи, — сказал он обладателю золотых «котлов» и модной рубашки. — Без тебя дел по горло.

Глава 6

Сначала Костя решил, что это всего лишь похмелье — тяжелое и безобразное. Потом понял: нет. Нет такой похмелюги, чтоб своя постель была неудобной, чтоб родная жена казалась посторонней бабищей, а на лице у нее обнаружилось столько изъянов, что и для посторонней непростительно.

Вылезая из-под одеяла, Константин приготовился к тошноте и головной боли, но организм был абсолютно свеж. Да и то сказать — двести грамм! А все же свалило вчера, прямо под корень срезало. И, уже заходя в ванную и одобрительно проводя пальцами под носом, Костя сообразил: не его вчера свалило. Другого кого-то. Того придурка, что отпустил немыслимые усищи, что таскался в школу — три раза в неделю, ну и получал соответственно. А дома — тоже получал, от этой обезьяны под названием жена. Вот житуха, елы-палы!

— Костя! Чайник поставь!

— Чего ты там крякаешь? — зло бросил Константин, выдавливая из тюбика зубную пасту. — Сама и поставь! И вообще, кто должен завтрак готовить?

Почистив зубы, он густо намылил лицо и с удовольствием побрился, особенно тщательно выскоблив верхнюю губу.

Настя встала рядом и жалостливо прислонилась к дверному косяку. Растерянная, растрепанная, толком не проснувшаяся — глаза как щелочки, на щеке красные складки от подушки... Тьфу.

— Кость, ты чего?

— А чего?

— Орешь с утра.

— А ты? «Поставь чайник»! Не видишь, я занят?

Ругаться он не собирался, но в то же время не понимал, как тот, усатый, до сих пор ее не придушил. Это ведь не только сегодня, это каждый день:

«Поставь чайник», «Помой посуду», «Сходи в магазин». Зараза...