Слой

— Хорошо, — легко согласился Константин. Он взялся за дверь и изо всех сил дернул ее на себя. Цепочка от подвесного унитаза лопнула, и Костя, ткнув негостеприимного соседа в солнечное сплетение, переступил через порог.

— Ты что это?.. — растерянно молвил Толик-Сахалин. — Ты драться, да? Ну я тебе щас...

Крепкий мужик в тренировочных штанах и майке на бретельках сжал кулачище и разудало, с каким-то бесшабашным «ы-ыых» размахнулся. Костя одобрительно кивнул, но за мгновение до прилета кулака нырнул в сторону. Одной рукой он перехватил запястье, а другой легонько, без особых затрат ударил по Толиному локтю. Сахалинец послушно упал на колени.

— Кто еще дома?

— Мы только, — простонал тот. — На работе твои Петуховы. Руку отдай, сломаешь!

— Как бабу зовут? — спросил Костя, помогая ему подняться.

— Лиза.

— Елизавета! — громко позвал Костя. — Можно вас на минуточку?

Из боковой комнаты выглянула пожилая женщина с какой-то кастрюлей.

— Ты на кой его впустил?

— На кой, на кой... — проворчал Толик. — Человек больно хороший.

— Задаю один вопрос и ухожу, — мирно объявил Константин. — Если я правильно понял, Нуркин здесь не прописан.

— Нет, не прописан, — единодушно заверили жильцы.

— Но появляется.

— Ха, появляется! — возмутилась Елизавета. — Почти два месяца тут обретался.

— А сейчас?

— Съехал недавно. А чего ты здесь командуешь?

— Молчи, Лизка! — одернул ее Толик. — Чего еще хотел?

— Как его найти?

— Норкина? Это Петуховых друг, их и пытай.

— Когда они придут?

— Слушай, неуемный, ты один вопрос обещал, а задал сто, — проговорила женщина.

— Так вы же на него не ответили, — сказал Костя и, подойдя к телефону, обрезал провод. Потом повернулся к Елизавете и ненавязчиво продемонстрировал нож. Лезвие длиной с телефонную трубку было сплошь усеяно чешуйками засохшей крови.

— Гра-абят... — прошептала женщина. Кастрюля грохнулась на пол, и в коридоре пронзительно завоняло кислыми щами.

Глава 7

Мобильного телефона Петр никогда не имел, поэтому долго искал, куда нужно тыкать.

Прежде чем он ответил, трубка чирикнула раз семь или восемь.

— Да? Слушаю.

— Слушаешь? Это хорошо.

Голос был незнакомым, но сам процесс общения по телефону доставлял Петру огромное удовольствие. Он что-то напоминал.

— Слушай внимательно, урод безбашенный. Человечек, которого ты вчера...

— Простите, а с кем я говорю? — удивился Петр.

— "Простите" будет потом, когда мы до тебя доберемся. Ты ведь вчера не лоха какого-то задел. Ты нашего человечка опустил. Нашего, понимаешь?

— Не понимаю, — признался Петр. — Куда его дальше опускать, если он и так уже не человек, а человечек?

— Борзый бычок, — с необыкновенной благостью заметил абонент. — Ты чей, Робин Гуд? Ты каковских будешь, а?

Петр оторвал трубку от уха и задумался. «Каковских». Что за вопрос? Он сам по себе, он... он...

Его вдруг охватило отчаяние — всепоглощающее, такое, от которого холодеют пальцы и кружится голова. Кто он?

— Куда пропал? — крикнули в динамике. — Эй, бычок, не прячься! Ты где?

— Я? — дико озираясь, спросил Петр. — Я здесь. На чердаке.

— На каком чердаке, мудило?

— Не знаю, — сказал он и отключил трубку. Вокруг стояла жаркая духота, насыщенная запахом гнили и чего-то еще — резкого, отвратительного, забившего ноздри. Луч света, протиснувшийся сквозь дыру в кровле, золотил витающую в воздухе пыль и согревал коленку. Дождя на улице не было, но черные стропила сочились влагой. Тут и там возвышались серые сталагмиты птичьего дерьма, самый ближний упирался Петру в ботинок.

Он брезгливо отдернул ногу и вскочил, но, треснувшись макушкой о деревянную балку, присел обратно.

Вопросов было много. Первый — «Кто я?», второй — «Где я?», третий...

Петр поразился тому, как быстро возник этот список. Словно он только и делал, что выяснял, — каждое утро. Правило, выработанное за время отлежки... где?.. ладно, это потом. Правило диктовало: проснувшись, не открывай глаза. Пусть к тебе обратятся, назовут по имени. С этого начнется день.

«Бычок», «безбашенный» и еще как-то. Нет, такие имена его не устраивали.

Петр вздохнул и осмотрелся. Крыша двускатная, значит, не многоэтажка. Десяток разбитых бутылок и море бумаги, в основном — темные покоробившиеся газеты. В них можно почерпнуть хоть какие-то сведения, но Петр предвидел, что статьи о человеке на чердаке там не будет. Никто не подскажет, никто не объяснит.

Он пошевелился, и под рукой что-то громко зашуршало. Это был желтый полиэтиленовый пакет с грустным верблюдом и маленькими, чуть повыше верблюда, пирамидами. В пакете лежала толстая записная книжка, пачка сигарет, банка пива и круглый сверток с надписью «BIG MACK». Большой мак оказался мятым, сырым бутербродом. Петр не выдержал и куснул. Котлета была жесткой, а булка, наоборот, тягучей, как резина, но голод заставлял его кусать снова и снова, пока бутерброд не кончился. Опорожнив банку с пивом, Петр отбросил ее назад и, похлопав себя по карманам, разыскал зажигалку.

Затушив окурок, он сладко потянулся. За сигареты спасибо, за пиво тоже, но откуда записная книжка? Повинуясь неожиданному и какому-то невнятному порыву, он открыл ее на букве Н.