Слой

Про Немаляева он не вспомнил. Петр был уверен, что достал бы его и сам — не теперь, так потом, не в этом году, так в следующем. Время есть. Жизнь кончается не завтра. Хотя черт ее знает...

Глава 11

Главное открытие заключалось в том, что все бесполезны. Все, кого он мог вспомнить, стали дорожной пылью. К тому же половину успели казнить.

Черный список. Разумеется, он о нем слышал. Распорядился усилить охрану — для всех, включая последнего стукача. Он потерял лишь двоих — там. но здесь он их защитить не мог. Да и не хотел. Его соратники превратились в мусор, а те, кто пришел сюда до него, этого не поняли. Они истребляли людей в соответствии со своим черным списком, но что это были за люди? Психиатр, писака, мелкий коммерсант. Батуганин, правда, кое-чего добился, но все не то. Нет размаха. Если их мочит какой-то «больной Е.» — грош им цена.

Поля газеты были разрисованы маленькими аккуратными решеточками — признак глубоких раздумий. Нуркин перечитал статью. Морозова, Жердинский, Панкрашин... Ни одной посторонней фамилии. Сам он, понятное дело, на первом месте. Попасть на другое было бы даже обидно.

Все — в расход. Двоюродную сестру — и ту не пощадили. Ленок... она-то им на что? Словесность, девятнадцатый век, кружева-реверансы...

Щепки летят... Это то, за что его упрекали. Но у него была цель, у него был Путь. А у этих, как их там?.. Народное Ополчение. Красивая вывеска. У них — жажда мщения. Слепая стихия. Ну, казнят они всех, ну, вычеркнут из списка последнее имя — что дальше? То-то же...

Их бы, таких упертых, в союзники. Может, встретиться и переговорить? Нуркин повертел эту идею со всех сторон и отбросил. Не получится. У них же тогда смысл жизни пропадет. Кто они без своей вендетты?

Нуркин достал с полки кружку и заварил чай — вместе с чаинками на поверхность медленно всплывал какой-то мелкий мусор. Ругнувшись, он выплеснул воду в раковину и взял губку. Жить на съемных квартирах ему раньше не приходилось, и опыт брезгливого отношения к вещам у него был совсем небольшим.

Предоплата за три месяца съела почти все сбережения, зато — свобода. От врагов и друзей. Не бояться потревожить, наскучить, расстроить чьи-то планы — ради этого можно было и раскошелиться. А планы у него теперь свои.

Он построил систему там — построит и здесь. С той лишь разницей, что здесь это будет Великая Система.

Нуркин оторвался от мытья чашки и рассеянно посмотрел в окно. «Здесь», «там»... Трудности с определениями он испытывал не впервые. Он знал, что существует два мира и что они похожи, как разлученные в детстве близнецы. При всей близости эти миры существенно отличались, но лишь внешними, так сказать, приобретенными свойствами. Любимые песни — с незнакомым припевом. Старые памятники — на новых местах. Те же люди — с иной судьбой.

Он не представлял, как это может выглядеть с пространственной точки зрения, как два мира уложились в одну вселенную, но чувствовал, что они близки еще и физически, словно пласты в слоеном тесте. Иначе чем объяснить его переход? Оттуда — сюда, плавно, без барьеров, без обещанного страшного суда, без...

А если это... что?.. Ад? Рай?

Нуркин на всякий случай постучал по резальной Доске и прилип к стеклу. Нет, не похоже. Если принять версию о вмешательстве потусторонних сил, то это скорее вторая попытка. Возможность начать с нуля.

Первое пробуждение после смерти он помнил с удом — тогда он еще ничего не понял, вернее, Догадался, но не поверил. Верить хотелось во что-нибудь простое: в мастерство охранников, в искусство врачей, в удачу, наконец. Но скоро это прошло. Память хранила чудовищный объем информации о некой параллельной жизни, прожитой другим Нуркиным. Здесь. Во втором слое.

Никакого раздвоения Нуркин не ощущал. Он сразу осознал себя тем, кем был всегда, — там. Куда подевалась личность Нуркина-второго — растворилась ли в нем самом или вообще погибла, его не особенно тревожило. Он все-таки был реалистом. И очень нормальным человеком — с двумя нормальными биографиями.

Чайник успел остыть, и Нуркин закружил по кухне в поисках спичек. Наткнувшись взглядом на стеклянную банку с гречкой, он почему-то вспомнил про сестру и тяжело опустился на табуретку. Лену убили. Там она была проституткой, и он еще на рассвете политической карьеры позаботился о том, чтобы след Ленок испарился. Здесь она стала учителем, и он любил ее как родную.

Прокуратура настойчиво вела дело к бытовухе, а это означало пыльную полку и фактическое прекращение следствия. Будь Нуркин миллионером, как Батуганин, он бы нанял частного детектива. В конце концов, Ленок погибла из-за него. Ведь это было Народное Ополчение, и они приходили за ним. Если б он задержался у сестры еще на пару дней... Спасибо соседям — учинили скандал, выбросили тапочки на лестницу. Толик-Сахалин грозился корешами. Спасибо тебе, Толик.