Сломанная марионетка (ЛП)

— Но чей это торт? — спросила я, наклонив голову. Я всегда считала свою маму красивой. У нее были длинные каштановые волосы и добрые ореховые глаза. Папа сказал, что у меня его глаза, потому что мои зеленые, но я думаю, что у меня есть немного от маминых глаз, потому что они также сверкают на солнце.

— Мэдисон. — Мама улыбнулась, заглянув мне через плечо. – Милая. — Ее руки легли на мое плечо. — Я хочу, чтобы ты кое с кем познакомилась.

— Хорошо, но с кем? — На самом деле я не была маленькой девочкой. То есть, мне скоро исполнится пять лет. Это было уже не мало; этого было достаточно, чтобы начать ходить в школу.

— Мэдисон! — Нейт выводит меня из оцепенения. Я поворачиваюсь к нему лицом, смахивая слезы со своих щек.

— Да?

— Ты в порядке? — спрашивает он, переводя взгляд с меня на дорогу перед собой.

— Я буду в порядке.

Я не буду в порядке.

Подъезжая к нашему дому, я поворачиваюсь на своем сиденье лицом к Нейту. Заглядывая ему в глаза, я улыбаюсь.

— Знаешь... вы, парни, мне не очень-то нравитесь.

Его рука замирает на груди в насмешливом оскорблении.

— Правда? — задыхается он, его глаза расширены. — Кто бы мог подумать?

— Заткнись. — Я пихаю его. — Ты заходишь?

— Мне просто нужно кое с чем разобраться. Я буду дома чуть позже.

— Позволяешь мне встретиться лицом к лицу с арендаторами самостоятельно, ха? — спрашиваю я, осматривая кирпичный дом в современном стиле. Дом, который я стала называть домом.

— Извини, сестренка, но эй! — окликает он, как раз когда я выхожу из машины. — Если тебе нужно алиби или что-то в этом роде, я твой парень. — Я закатываю глаза и захлопываю за собой дверь. Если мне и понадобится алиби для кого-то, то это будет против него и его стаи, а не против наших родителей. Выдохнув, я делаю шаг к дому и открываю входную дверь. Запах дезинфицирующего средства, распустившихся цветов и потускневшего дерева разносится по знакомой обстановке.

— Привет? — восклицаю я, закрывая за собой дверь и бросая сумку.

— Мэдисон? — зовет Елена, выходя из кухни и вытирая руки. — О Боже! — Она бросается ко мне и прижимает меня к своей груди. Слезы стекают по моей шее сбоку, и я отступаю на дюйм, слегка смущенная. — Ты в порядке? Где ты была? Что случилось? — Она паникует, ее руки бегают вверх и вниз по моим рукам. — Господи, Мэдисон, мы с твоим отцом так волновались! — Смятение пробирается мне под кожу. Никто ничего ей не сказал? Даже Нейт?

— И-извини, — бормочу я, не зная какую историю мне навязать. Чертов Нейт, даже не предупредил меня, прежде чем я вышла из машины.

— Извини? — визжит она, проводя руками по моим щекам. — Я волновалась, Мэдисон. И твой отец тоже. Пойдем, сделаем тебе что-нибудь поесть. — Иду за ней на кухню, придвигаю один из табуретов и сажусь. Она открывает холодильник и достает несколько мясных деликатесов. — Ты хочешь поговорить об этом?

Покачав головой, я отвечаю:

— Нет. Извини. Не сейчас. Где папа?

Сложив сэндвич, она нарезает его, а затем подвигает ко мне мою тарелку.

— Он скоро будет дома. Я позвоню ему, чтобы он знал, что ты дома.

— Хорошо, спасибо. — Взяв сэндвич, я откусываю маленький кусочек и медленно жую. Сухой хлеб и салат не помогают моему пересохшему горлу, поэтому я сползаю с табурета и иду к холодильнику, доставая упаковку апельсинового сока. Закрывая холодильник, я вижу, что на дверце висит записка, но она написана на каком-то иностранном, странном языке. Кажется, на латыни. Я смутно помню, как подруга рассказывала о латыни в одной из моих старых школ, и слова выглядят похоже. Почему на нашем холодильнике должна быть записка, написанная на латыни? Это мертвый язык, никто им больше не пользуется, что делает это еще более абсурдным. Было бы логичнее, если бы записка была написана на японском.

Оторвав ее от магнита, я вчитываюсь в причудливую формулировку.

Saltare cum morte solutio ligatorum inventae sunt in verbis conectuntur et sculptilia contrivisset in sanguine et medullis.

Вытащив телефон из заднего кармана, я вбиваю формулировку в Google Translate.

Загадки танцуют со смертью, когда слова написаны кровью и вырезаны костным мозгом.