Сломанная шпага

– Что ж, – вздохнул отец Браун. – Было бы несправедливо утверждать, что общественное мнение именно таково, как я сказал, и умолчать о двух вещах, которые случились с тех пор. Они едва ли проливают новый свет на загадку, потому что никто не может понять, что они означают. Скорее они порождают новую тьму и распространяют мрак в новом направлении. Сначала произошло вот что. Семейный врач Сент-Клеров поссорился с ними и опубликовал несколько крайне резких статей, в которых называл покойного генерала религиозным маньяком; впрочем, если судить по его собственным словам, это означало, что речь идет не более чем о страстно верующем человеке. Так или иначе, скандал быстро угас. Конечно, все знали, что Сент-Клер был подвержен некоторым излишествам пуританского благочестия. Второй инцидент был гораздо более увлекательным. В том злополучном полку, который без всякой поддержки устремился в безрассудную атаку на Черной реке, служил некий капитан Кейт, который в то время был обручен с дочерью Сент-Клера и впоследствии женился на ней. Он находился в числе тех, кто попал в плен к Оливье, и, как и все остальные – за исключением генерала, – встретил милосердное обращение и быстро обрел свободу. Примерно через двадцать лет этот человек, теперь уже подполковник Кейт, опубликовал автобиографию под названием «Британский офицер в Бирме и Бразилии». В том месте, где любознательный читатель надеется найти разгадку таинственной гибели Сент-Клера, он видит следующие слова: «Везде в этой книге я описывал события в точности так, как они происходили, придерживаясь старомодного убеждения, что боевая слава Англии не нуждается в приукрашивании. Единственное исключение я делаю в том, что касается поражения при Черной реке, и хотя это делается по причинам личного свойства, они вполне убедительны и достойны уважения. Тем не менее, чтобы отдать должное памяти двух выдающихся людей, я должен добавить несколько слов. Генерала Сент-Клера обвиняли в некомпетентности за его поведение в тот день. Я же по меньшей мере могу засвидетельствовать, что эта атака, будучи правильно понятой, была одним из самых блестящих и здравых поступков в его жизни. По тому же поводу президента Оливье обвиняют в жестокости и несправедливости. Я должен отдать честь противнику и сказать, что в этом случае он вел себя еще более великодушно, чем обычно. Проще говоря, могу заверить моих соотечественников, что Сент-Клер ни в коем случае не был таким безумцем, а Оливье – таким варваром, как он выглядел. Это все, что я могу сказать, и ничто в этом мире не заставит меня сказать больше».

В переплетении ветвей впереди показалась большая застывшая луна, похожая на блестящий снежок, и при ее свете рассказчик смог освежить свои воспоминания по листку бумаги из книги капитана Кейта. Когда он сложил листок и убрал в карман, Фламбо вскинул руку в характерном французском жесте.

– Постойте, постойте! – взволнованно произнес он. – Кажется, я могу с первой попытки угадать, в чем тут дело.

Он шел вперед широко, тяжело дыша, наклонив темноволосую голову и вытянув мощную шею, словно человек, выигрывающий состязание по спортивной ходьбе. Маленький священник, довольный и заинтересованный, с некоторым трудом поспевал за ним. Деревья перед ними расступились слева и справа, и дорога широким изгибом пошла вниз через ясную, залитую лунным светом долину, пока не нырнула в новую лесистую стену, словно кролик в кусты. Вход в дальний лес был похож на далекий темный провал железнодорожного тоннеля. Собеседники прошли еще несколько сотен ярдов, и вход вырос до размеров пещеры, прежде чем Фламбо снова подал голос.

– Я все понял, – воскликнул он, хлопнув себя по бедру большой ладонью. – Четыре минуты на размышление, и я сам могу рассказать вам, что случилось на самом деле.

– Хорошо, – согласился его друг. – Тогда рассказывайте.

Фламбо поднял голову, но понизил голос.

– Генерал Артур Сент-Клер происходил из семьи, страдавшей наследственным безумием, – сказал он. – Его главная цель заключалась в том, чтобы скрыть это обстоятельство от своей дочери и даже, по возможности, от своего будущего зятя. Верно или нет, но он считал, что уже близок к окончательному сумасшествию, и решился на самоубийство. Но обычное самоубийство выставило бы напоказ его причину, чего он страшился больше всего. В начале военной кампании его разум уже подернулся мглой, и в какой-то безумный момент он принес общественный долг в жертву личным соображениям. Он безрассудно устремился в бой, надеясь пасть от первой же пули. Когда он обнаружил, что получил лишь плен и бесчестье, бомба в его голове наконец взорвалась: тогда он сломал свою шпагу и повесился.

Фламбо устремил взор на серый лесной фасад перед ним, с темным провалом по центру, подобным зеву могилы, куда лежал их путь. Наверное, жуткий вид внезапно исчезающей дороги наложился на яркую картину трагедии, потому что он зябко передернул плечами.

– Ужасная история, – сказал священник, не поднимая головы. – Но это не настоящая история.

Потом он вскинул голову и добавил с непонятным отчаянием: