Сломанная тень

– Вас все очень хвалят! – словно прочитав мысли доктора, коротко пояснил полковник. – Говорят, умный вы человек. Видите то, чего не видят другие…

– Благодарю, господин полковник!

– А правда ли, что в какой-то глухой деревеньке самолично раскрыли загадочные убийства?[16]

– В общем-то да!

– Вы-то мне и нужны! Как считаете, если в одной и той же квартире вчера один господин застрелился, а сегодня другой повесился, это может быть случайностью?

– Я думаю, нет! А кто, простите, повесился? – похолодел Тоннер. Кто вчера застрелился, Илья Андреевич вспомнил сразу – граф Ухтомцев.

– Барон Баумгартен!

– Святая Дева Мария! – Илья Андреевич перекрестился.

– Знали его?

– Да!

– Близко?

– Нет, вчера познакомились! Барон чистил оружие и случайно выстрелил себе в руку. Я достал пулю, обработал рану…

– Получается, вы его лечащий врач?

– Нет, я просто оказал первую помощь…

– Не спорьте! Вы – лечащий врач, и это великолепный предлог осмотреть тело покойного.

– Простите, а зачем искать предлог? Я могу осмотреть его как судебный медик…

– Увы, нет! Эксперта вызывали без меня и пригласили вашего коллегу, Шнейдера.

– Вы не доверяете его заключениям? – деликатно уточнил Тоннер.

– Нет! Отчего же? Доверяю, конечно! Тем более выводы делает не он, а следственный пристав…

– Извините, что перебиваю! Кто ведет дело?

– Яхонтов! Самый наш лучший и заслуженный.

– И он…

– Он считает, что граф и барон покончили с собой.

– А вы?

Киршау медлил с ответом, подбирал нужные слова:

– Я – человек военный, сыску не обучен. Но мой военный опыт подсказывает: бомба дважды в одно место не падает. Все очень подозрительно, Тоннер. Оба не оставили записок, оба покончили с собой на рассвете, когда все спят. Никто ничего не видел и не слышал.

– Вы хотите, чтобы я еще раз провел экспертизу?

– Нет, нет! Обижать Яхонтова недоверием не хочу. Он, можно сказать, легенда, не одну сотню преступников поймал. Осмотрите труп, будто вы лечащий врач барона. Но, как человек умный, наблюдательный, вы наверняка что-нибудь заметите.

– Простите, что?

– Ну, может быть, что-то ускользнуло от Шнейдера или от Яхонтова. А может быть, вы придете к другим выводам. Я заеду к вам часиков в пять. Устроит?

– Буду ждать!

– Адрес знаете?

– Нет.

– Угол Фонарной улицы и Глухого переулка, дом Глазунова. Третий этаж.

В квартиру никого не пускали – продолжался полицейский осмотр. Но Тоннеру повезло: вход в подъезд охранял квартальный надзиратель Каменев, с которым он был знаком. Приветственно кивнув и дежурно поинтересовавшись здоровьем, Илья Андреевич без труда попал вовнутрь.

Пройдя по короткому коридору, Тоннер толкнул дверь в спальню. На широкой кровати под простыней покоился Ухтомцев, подле него на полу лежал Баумгартен, шею которого обвивал кусок веревки.

– Илья Андреевич! – следователь Яхонтов радостно всплеснул руками, заулыбался, но глаза его, словно маленькие острые стрелы, так и вонзились в Тоннера.

С виду не скажешь, что Петр Кузьмич седьмой десяток разменял. Фигурка сухонькая, поджарая, волосы не по годам пушистые, светло-русые, поэтому седина незаметна. Вблизи, конечно, возраст морщинки выдают и пятна пигментные на руках.

– Добрый день! – поздоровался Тоннер.

– Здрасте! – довольно плотный Шнейдер умудрился каким-то образом спрятаться за спину Яхонтова, Тоннер его даже не сразу заметил.

– Здравствуйте! – сухо кивнул Илья Андреевич.

– Какими судьбами? – ласково поинтересовался Яхонтов.

– Барон был моим пациентом…

– Ах, вот как! Жаль, не знал, а то бы непременно вас вызвал! Ну, раз вы лечащий врач, проясните-ка один момент. У барона на правой руке повязка, а под ней огнестрельная рана. Не знаете откуда?

– Знаю! Барон вчера чистил пистолет, а тот случайно выстрелил…

– Хм! Значит, руки на себя наложить еще вчера задумал, да духа не хватило.

– Предполагаете самоубийство?

– И не только я! Тут с утра все перебывали. И полицмейстер, и даже обер…

– Насильственную смерть исключаете?

– Напрочь! Никаких следов борьбы! А как, простите, без борьбы молодого, здорового мужчину, абсолютно трезвого, судя по запаху изо рта, можно подвесить? А? Нет, он это добровольно сделал, сам. Протянул через крюк от люстры веревку, завязал петелечку, встал на креслице, оттолкнул ножкой – вон оно, креслице, у окна валяется, – и покинул наш мир!

– Надо иметь вескую причину, чтобы решиться на такое, – заметил Тоннер.

– Говорят, барон недавно друга сердечного потерял, сильно переживал, убивался. Предполагаю, что не вынес горя и…

– Но почему здесь? Зачем он вообще сюда приехал? Ночью…

– Сие известно! Антон Дитрихович вчера нанял монахов, чтобы те помолились здесь за упокой души Ухтомцева. Но те, узнав, что граф содомит, наотрез отказались. И барон решил сам, как говорится, всенощно бдеть!

– Престранное бдение получилось… А что, из слуг никто ничего не слышал?

– Ухтомцев был разорен, слуг не имел. К графу кухарка через день приходила и раз в неделю – поломойка, ночами их не бывает.

– А я считал графа богатым…

– Нет, граф давно был на мели. Всеми доходами распоряжалась супруга Ухтомцева, с графом она развелась и поместье отсудила! Ухтомцев содомитом был, неужто не знаете?