Сломанная тень

Тоннер счел за благо не отвечать. Уму непостижимо! Медицинская и аптечная практики в России специально разделены, дабы избежать злоупотреблений. И вот на тебе! Понятно, почему лекарства у Штайнера такие дорогие – в их стоимость включены проценты для докторов. Вопиющая безнравственность! «Надо выяснить, кто еще из врачей «сотрудничает» со Штайнером, и сообщить в Физикат», – решил Тоннер, вслух же дипломатично сказал:

– Все аптеки регулярно проверяют, бояться нечего. Можете заказать в любой, желательно в ближайшей, чтобы побыстрей.

– Тогда пошли к Скворцову, – приказала Никанорычу экономная Ирина Лукинична.

– Убива-ааают! – раздался в глубине дома истошный крик.

Озадаченный дворецкий ринулся к двери, но та, внезапно распахнувшись, ударила его по лбу. Никанорыч от боли на миг зажмурился, не успел посторониться, и влетевшая в спальню Марфуша сбила его с ног.

– Убива-ааают! Убива-ааают! – юродивая, споткнувшись, полетела на пол следом за дворецким.

Фарс на этом не кончился. На крики Марфуши сбежались слуги: два истопника и конюх с посудомойкой. Все они по очереди вбегали в комнату, спотыкались о ноги Никанора и падали. На полу образовалась настоящая куча-мала. Она могла быть и больше, но мужественный Тихон, новый слуга Тучина, расставив руки от косяка до косяка, перегородил проход в комнату и сдержал напиравшую сзади челядь.

Тоннер подскочил к упавшим:

– Давай руку! Вставайте, вставайте!

– Кого убили? – спросила наконец испуганная Ирина Лукинична.

– Меня! Меня убили! – жалобно запищала Марфуша. Тоннер бегло осмотрел юродивую. Вроде не ранена.

– Успокойся, Марфушенька! Ты жива, слава богу, рыбонька моя! – пролепетала Ирина Лукинична.

– Чудом, дура-матушка! – простонала блаженная. – Белорукий калика с белорыбицы чешую сорвал!

Тоннер захлопал глазами. Ирина Лукинична пояснила:

– На Марфушеньку нищий напал. Только не взаправдашний нищий, ряженый: руки у него чистые. Пытался одежду с нее сорвать.

Тоннер снова посмотрел на Марфушу. Вся одежда цела, даже пуговицы на клоке застегнуты.

– На заднем дворе он на нее напал, – пояснил Тихон. – Марфушенька подъехала и к черному ходу направилась. А тот выскочил, стал вуаль с нее срывать… Я за ним, да куда там! Его уже след простыл.

– А ты на черном ходе что делал? – с подозрением спросила Тихона Ирина Лукинична.

– Горшки выливал, – ответил слуга. Все нечистоты посредством трубы на черной лестнице сливались в подвал; оттуда несколько раз в год нечистоты откачивали золотари. По ночам дурно пахнущие подводы со всего города съезжались в Лахту и сливали содержимое на особые баржи, выходившие в Финский залив, чтобы опорожнить в него свое чрево.

– А Фрол что делал? – Ирина Лукинична вспомнила про дворника, сторожившего черный ход.

– Фрол умер, – напомнил дворецкий.

– Ах да! – вспомнила Ирина Лукинична и обратилась к столпившимся слугам: – А ну, бездельники, пошли вон! Черный ход закрыть! Немедленно!

– Слушаюсь! Сию секунду! – пятясь к двери, кивал дворецкий.

– Сам там садись! Парадный вход охраняем, а через черный кто угодно войти может!

Познакомилась Ирина Лукинична с Марфушей случайно, у собора Владимирской Божией Матери: кинула нищенке монетку, а та вместо благословления скривилась:

– Не откупишься копеечкой, невестушка!

Ирина Лукинична отпрянула. Откуда побирушка узнала, что она когда-то собиралась в монастырь?

– Что? Правда глаза колет, дура-матушка?

– Кто ты? – испуганно спросила Ирина Лукинична.

– Марфушенька, погорелого села кликушенька! С небес спустилась, у тебя приютилась! Чего вылупилась? Поехали, дура-матушка! Принимай белорыбицу!

Ирина Лукинична поселила Марфушу подле себя. Всем рассказывала о необыкновенной пророчице, деяния которой вскоре затмят славу памятной всем петербуржцам Ксении. Знакомые приезжали полюбопытствовать и оставались довольны.

Так, помещица Емлякова не могла решить, за кого отдать дочь: то ли за штаб-ротмистра-кавалергарда Уткина, то ли за поручика-кирасира Раскидаева. Уткин привлекал высоким ростом, плюгавый Раскидаев имел крепкое поместье в тыщу душ и домик в Коломне. Окончательный выбор доверили Марфуше, которая, подумав, кинула просительнице зеленый лоскуток и пробормотала: «Гони прочь, опозорит дочь!» А кого гнать, Емлякова с Ириной Лукиничной взять в толк не могли. У Уткина парадный вицмундир белый, у Раскидаева – красный, а повседневные-то у обоих зеленые! Страшная правда открылась через неделю. Дочь, оказывается, согрешила с учителем музыки, щеголявшим в зеленом шелковом фраке.

Слава юродивой ширилась; к особняку Лаевских с самого утра выстраивались очереди страждущих. Домашние начали роптать. В прихожей влиятельные люди, посещавшие Андрея Артемьевича, сталкивались с погорельцами. Это было верхом неприличия! Ирина Лукинична нашла выход: поселила блаженную на первом этаже в дворницкой у черного хода.

– Рыбочка, а ты просвирок не забыла купить? – вспомнила про верное лекарство Ирина Лукинична.

– Смерчем закружило, вьюгой завертело…

– Никак на землю упали?

– Калика ряженый…

– Во дворе?

Марфуша кивнула:

– Схожу, покружу…

Юродивая вскочила со стула и рванулась к двери.