– Все как обычно. За последние три дня семь ограблений, тринадцать драк, два самоубийства…
– Да, да! Читал! – рассеянно кивнул губернатор. – Граф Ухтомцев, барон Баумгартен. Государь очень расстроен! Впрочем, ничего удивительного! Не так ли? Ухтомцев был разорен, Баумгартен – удручен гибелью приятеля. Как бишь его… Репетина. Кто вел следствие?
– Яхонтов!
– Яхонтов? – переспросил Крабовицкий. – Ну, тогда разве могут быть вопросы, Карл Федорович? А? Разве могут быть какие-то вопросы?
Киршау похолодел:
– Нет!
– А почему тогда какой-то квартальный за спиной Яхонтова, – Крабовицкий поднял указательный палец, показывая, как высоко он оценивает Петра Кузьмича, – ходит и по новой вынюхивает, свидетелей допрашивает?
Отпираться было глупо:
– Сомнения имеются!
– В Яхонтове?
– Нет! То есть… Сомнения, что самоубийства… Уж больно подряд. Верхотуров – из окна, Репетин – с лошади, Ухтомцев застрелился, Баумгартен повесился…
– Ах, у вас сомнения?! – Крабовицкий вскочил с кресла. – Черт побери! Вы полковник или девица?
– Полковник!
– А раз полковник, засуньте сомнения в ж…! Сомневающиеся служить не способны!
– Но господин губернатор! За два месяца четыре странные смерти…
– Нет, не четыре! В Петербурге вашим попустительством с начала года двадцать странных смертей! Именуемых убийствами! Так? Так! А за весь прошлый год сколько? Молчите? Восемнадцать! А еще два месяца впереди! Нас с вами, Карл Федорович, зачем назначили? А? Чтобы мы эту страшную картину исправили! Переломили, как говорится, ситуацию в столице! А вы? Что вы творите?
– Мы… Мы всеми силами. Трупы – за окраину или в речку. Согласно ваших…
– Тсс! Не хочу даже слышать! Сами виноваты! Не нужно было все подряд регистрировать! Думать надо было с самого начала! А теперь особенно! Вот зачем вы этого Пушкова, – Киршау поразился осведомленности Крабовицкого, – отправили на квартиру Ухтомцева?
– Так ведь дворяне погибли…
– Ну, какие дворяне! Позор, понимаешь, а не дворяне! Не с бабами, а друг с другом!.. Ладно, в молодости, с кем не бывает, но ведь взрослые люди!
– Я только проверить, убедиться…
– Да ведь каждый, кого Пушков опросил, сразу болтать начнет: «Ухтомцев не застрелился, Баумгартен не вешался!» День-другой – и до государя дойдет!
– Виноват!
– Виноват он… Так карьеры и лопаются, Карл Федорович! А я, признаться, на свою столько сил и средств положил, что никому, слышите, никому не позволю!.. Самолично загрызу! Понятно?
– Так точно!
– Следствие прекратить!
– Слушаюсь!
– От купца отстать! Как его? Лютиков?
– Но он же дом против правил…
– Против каких правил, Карл Федорович? Мы с вами устанавливаем правила! Вопросы?
– Никак нет!
– Кругом!
Глава двадцать первая
Моська с достоинством принял награду – большую сахарную косточку со щедро оставленной мякотью. Грызть сразу не стал, оттащил к себе в миску и вернулся в столовую. Сев подле Тоннера, склонил голову набок, выставив вперед ухо: вдруг еще похвалят?
Катерина, подав подкопченные сосиски с тушеной капустой, возмущалась Аксиньей:
– Заранее все обдумала! Потому и плясать потащила. Я-то, дура, еще удивилась: с чего мне такая честь?
– Все-таки не понимаю! За что? Почему? Расплачивался всегда вовремя. – Тоннер был очень удручен воровством бывшей кухарки. – Никогда не мелочился! В счета не заглядывал…
– От нищеты! Ребятишек пятеро, а муж пьяница! – попытался оправдать несчастную женщину Данила.
– Ах, от нищеты?! – возмутилась Катерина. – А почему тогда я не ворую?
– У тебя муж хороший!
– Не оттого они воруют, что нищие, а оттого нищие, что воруют! Господь наказывает!
Тоннер вздохнул. Слова Катеринины – да Богу в уши! Богаче всех на Руси не купцы, не помещики, а господа чиновники! И вовсе не умом, не трудами праведными их богатства нажиты, а исключительно воровством казенных средств.
Моська тоже горестно вздохнул. Илья Андреевич наклонился, ласково потрепал пса. Тот радостно заурчал и стукнул пару раз об пол хвостом-бубликом.
– Ну, а ты как съездил? – Илья Андреевич повернулся к Даниле.
– Марта Андреевна, как вы просили, очередь к Марфуше выстояла, а как зашла, сразу по-французски к ней обратилась. «Мол, купец Кубышкин вам в наследство тыщу рублей оставил. Надобно через час в их дом явиться и получить».
– А Марфуша что?
– Сразу объявила, что больше не принимает, и через полчаса укатила на извозчике.
– К Кубышкину?
– К нему самому! Я у его лавки с одиннадцати утра дожидался. Приехала в траурном платье, на голове шляпка с этой…
– Вуалью…
– Вот-вот! Я следом за Марфушей в лавку вошел. Глядь, она уже на полу корчится! Как Кубышкина живого-невредимого увидела, тут же и грохнулась. Я задерживаться не стал, сразу домой побежал.
– Молодец!
Тоннер задумался, а Моська беспокойно завертел головой. Его тоже назвали «молодцом», а после того косточку кинули! Неужели Данилу сосиской угостят? Запах невиданного кушанья с самого утра волновал пса, каждые десять минут он забегал в дом, нюхал. Так и наткнулся на Аксинью! Но доктор сосиску съел сам. Видно, на вкус она хуже, чем пахнет, – даже не облизнулся!