Сломанная тень

Блаженная отлеживалась в своей комнате. Увидев Тихона со снедью, а самое главное, с графинчиком, обрадовалась. С удовольствием махнула рюмку, потом – сразу другую…

Тихон аккуратно вскрыл подголовный валик. Ух, ты! Тридцать тысяч! Вроде все вчера в комнате осмотрел да прощупал, а вот не догадался!

Оставалось по кабинетам и спальням пробежаться.

Нежданное возвращение Тучина прозвенело первым звоночком! Правда, обошлось. Тучин переоделся, сунул, не глядя, в карман сюртука пачки ассигнаций, написал какое-то письмо и отбыл.

Сразу после ухода Тучина Тихон вскрыл конверт. Эге! Надо поторапливаться!

Через черный ход выйти не представлялось возможным – после вчерашнего его на ночь с двух сторон на висячие замки запирали. А у парадной двери швейцар! Пьянствовать со слугами хохол отказался. Заявил, что предчувствия имеет нехорошие: сегодня вечером страшные события произойдут, не зря же Марфуша пророчествовала!

Не любил Тихон насилия, но иногда не удавалось его избежать. Надев на пальцы casse tête[80], который по образцу из французского журнала ему кузнец в имении выковал, негодяй двинулся к парадному входу. В заплечном мешке позвякивали столовое серебро и драгоценности.

На лестнице прогремел второй звоночек! Софья Лукинична! Осведомилась про Тучина. Тихон доложил, что барин переоделся и снова уехал. Генеральша расстроилась, что не застала племянника, хотела предупредить, мол, полиция его ищет.

Делать им нечего, нашли кого ловить!

И тут же пригласила в спальню.

Польстился Тихон на жемчужное ожерелье, болтавшееся на Софье Лукиничне. Думал управиться за полчаса. Но через полчаса раздался истошный крик:

– Ограбили! Ограбили!

Никак Марфушка? Черт! Маловато он ей микстуры влил! Все гуманизм проклятый, боялся отравить! Сразу трели полицейские зазвучали, словно легавые у дома караулили.

Тихон сорвал с шеи стонавшей Софьи Лукиничны злосчастное ожерелье, натянул портки и, подхватив украденные вещи, ринулся к окну.

– Куда ты?

– Pardon, madame, nous continuons notre amour une autre fois![81]

– Что, что? – раскрыла от удивления рот Лаевская.

Тихон с трудом отворил проклеенные на зиму бумагой окна.

В дверь уже колотили:

– Откройте, полиция!

Тихон взобрался на подоконник, с ужасом посмотрел вниз, перекрестился, зажмурился и прыгнул.

Приземлился неудачно. На ногах не устоял, мешок отлетел в сторону. Быстро поднявшись, Тихон бросился к нему, нагнулся – и увидел сапоги.

– Ну шо, хлопчик, из вокна выпал?

Черт, швейцар! Откуда взялся?

– А я тэбе признал. Ты ведь сначала погорельцем приходив? Без бороды! Шо? Так швыдко[82] растет? А ну, вставай!

Тихон резко вскочил, рука с кастетом сама описала дугу, попав аккурат в висок. Филипп Остапович даже ойкнуть не успел, упал, будто косой срубили.

Сзади раздался свист:

– Стой!

Тихон обернулся. Пушков, вытаскивая саблю из ножен, летел прямо на него. Кастет был бесполезен. Тихон огляделся, увидел на мостовой пистолет, быстро поднял, взвел курок и выстрелил квартальному надзирателю в ногу.

– Все, месье Терлецкий! Мое терпение лопнуло! Вы уволены!

– Что? – поперхнулся водкой Федор Максимович. Перед ним вражеской армией выстроились рюмочки, которые полковник методично опустошал, укладывая поверженных неприятелей на бочок.

– Что слышали! Вы уволены! Я нанимал переводчика! Переводчика! В соглядатае, телохранителе, а тем более в персте указующем не нуждаюсь! Я – свободный человек! Слышите? Хочу – говорю с императором, не хочу – под пытками не заставите!

– Это еще поглядим! – мрачно пообещал Терлецкий.

– Завтра получите расчет!

– Почему завтра? – удивился пьяный полковник. – Я завтра…

Терлецкий замолчал, с ужасом представив, где может очутиться завтра.

– Сегодня я занят!

– Чем?

– Не ваше дело! – Роос допил шампанское и поставил бокал на столик. – Желаю здравствовать! Денис, не уделите мне пару минут?

Угаров нехотя поднялся. Неужели хочет заместо Терлецкого в переводчики нанять?

Терлецкий жестом поманил лакея и приказал шеренгу повторить. Заказ исполнили, когда вернулся Угаров:

– Чего хотел?

– Спрашивал, как до Лаевских добраться.

– Зачем?

– Ему Сашкина тетушка рандеву назначила.

– И почему бабам этакие жерди нравятся? – Терлецкий печально опрокинул в себя еще пару рюмашек. – Постой-ка! Дядюшка у этой тетушки есть?

– Понятия не имею!

– То есть муж, – пояснил свой вопрос полковник.

– Да. Генерал Лаевский.

– Он здесь?

Угаров кивнул.

– Пойдем, покажешь!

Они вернулись в зрительный зал, и Денис указал на старичка в мундире, игравшего в вист.

– Годится! – крякнул полковник. – Секретная операция по спасению государя начинается! Готов послужить отчизне?

Угаров кивнул.

– Давай догоняй Рооса, проследи, чтоб не заблудился.

– Зачем? – удивился Денис.

– Узнаешь!

Этнограф, возбужденный предстоящим свиданием, всю дорогу что-то рассказывал Денису. Угаров не слушал, занятый своими мыслями.