Сломанные вещи

– Ты звонил маме? – Все это время я говорила с отцом через узкую щель между дверью и косяком и закрывала ее своим телом, чтобы он не смог увидеть то, что находится внутри. Теперь я выскальзываю на крыльцо, плотно закрыв за собой дверь. Я ни за что не впущу отца в дом. Он ни разу не заходил внутрь с тех самых пор, как ушел.

– Разумеется, я позвонил твоей матери. Она сейчас едет сюда из дома Джесс. – Отец хмурится, теперь он выглядит немного больше похожим на того моего папу, которого я знала, строгого врача-ортопеда, специализирующегося на заболеваниях стоп. Я почти уверена, что даже в детстве он любил переодеваться во врачебную униформу и диагностировать у людей острый тендинит. Грустные глаза смотрят на меня, потом на дверь и опять на меня. – Пойдем, – говорит он уже нормальным тоном. – Пойдем в дом. Я не прочь выпить стакан воды.

– Нет! – кричу я, когда он протягивает руку ко входу. И инстинктивно всем телом прижимаюсь к двери, чтобы он не мог ее открыть.

Отец уже схватился за ручку двери.

– Миа, – тихо говорит он тоном, который не знающий его человек счел бы будничным и небрежным. – Миа, что ты там прячешь?

– Ничего я не прячу. – Но внезапно из глаз снова начинают течь слезы. Предательницы. Они всегда появляются в самый неподходящий момент. – Пожалуйста, – бубню я. – Пожалуйста.

– Я сейчас открою эту дверь, Миа. – Теперь голос отца звучит лишь чуть громче шепота. – Я открою ее через три секунды – ты меня поняла? Одна… две…

Я отхожу в сторону, обхватив себя руками и давясь рыданиями.

– Три.

Несколько долгих секунд папа даже не заходит внутрь. Он стоит, замерев и словно подавляя в себе желание убежать. Затем он подносит руку ко рту – медленно, медленно, боясь шевельнутся, боясь до чего-нибудь дотронуться.

– О господи, – говорит он.

– Прости меня. – Я наклоняюсь и упираюсь ладонями в колени, судорожно всхлипывая. Я не знаю, у кого и за что прошу прощения – у моей мамы, потому что не смогла ее уберечь; у моего отца за то, что не смогла все это остановить. – Прости меня, – повторяю я.

Папа меня словно не видит.

– О господи, – повторяет он и заходит на несколько футов внутрь, и под его ногой что-то хлюпает. Он вздрагивает. Еще шаг. Что-то хрустит. Старые журналы трещат, когда он на них наступает. Даже стоя на крыльце, я вижу Кучи, словно пальцы указывающие на небеса с их несуществующим раем, и я могу сейчас думать только об одном – о том, как папа будет зол, и о том, как будет зла мама и как я провалила все, даже то, что было провалено с самого начала. И я почти не могу дышать, так надрывны мои рыдания: сломленная девушка с разбитым сердцем, живущая в разрушенном доме.

– Миа. – Отец поворачивается ко мне, и я с изумлением вижу на лице не злость, а такое выражение, будто кто-то только что вырвал из его груди сердце. Я никогда не видела, чтобы отец плакал, ни разу, он не плакал даже не похоронах своей матери – но сейчас плачет, плачет, не пытаясь сдерживаться и даже не вытирая слез. Затем он стремглав выбегает из дома и поднимает меня, как будто я маленькая девочка, поднимает, отрывая мои ноги от крыльца, и его руки с силой сжимают ребра, и все это так неожиданно, что я начисто забываю о своем горе.

– Это ничего, папа, – говорю я, а он продолжает рыдать. Мы с ним поменялись ролями. Теперь просит прощения он.

– Прости меня, детка, – повторяет папа снова и снова. – Я так виноват. Я так виноват. Так виноват.

Это было очевидно. И непонятно.

Дело было в том, что Фантом снова набирал силу.

Из «Возвращения в Лавлорн» Саммер Маркс, Бринн МакНэлли и Миа Фергюсон

БРИНН

Наши дни

20 июля, утро среды, через две недели после того, как двоюродный брат Хита Мура притащил меня домой, попытка № 1024 дозвониться до Эбби, пятый гудок…

Шестой гудок…

Голосовая почта: «Привет, это Эбби. Если вы сейчас слушаете мое сообщение, это, скорее всего, значит, что я блокирую ваши звонки…»

Я нажимаю большим пальцем на кнопку «отбой» как раз в тот момент, когда сестра открывает дверь пинком ноги, все еще одетая в свой хирургический костюм, с волосами, собранными в конский хвост, и синяками под глазами из-за накопившейся усталости.

Чтобы закрыть дверь, она бьет по ней кулаком.