Сломанные вещи

Может быть, он просто меня дразнил. Может быть, нет. Но я была в восторге. Прозвище Макарошка давало мне то, чего я могла ждать с нетерпением. Слово «Макарошка» означало шутку, понятную только двоим, а шутка, понятная только двоим, означала друг.

И мы в самом деле стали друзьями – медленно, постепенно, мелкими шажками. В выходные или после школы я, бывало, смотрела в окно и видела его, сидящего на велосипеде, глядя с улицы вверх, на мое окно, с лицом, похожим на бледную луну – и тогда я кубарем выбегала из дома и бежала к нему. Мы снимали смешные видеоролики и выкладывали их на YouTube. Мы играли в кикбол[12] на лужайке перед его домом и валялись на траве в саду отца, голова к голове, ища на небе облака, напоминающие очертаниями какие-нибудь реальные или воображаемые предметы.

В пятом классе мы обнаружили в лесу за его домом шалаш на дереве. У Оуэна тогда был плохой год – он вечно ссорился со своим отцом, они не ладили, а в школе кто-то начал распространять слухи, будто он носит с собой ножи, будто он режет на куски мелких животных, будто он иногда приходит в школу с бомбой в рюкзаке. Мы оборудовали шалаш фонариками, принесли туда спальные мешки, фастфуд, даже вентилятор, работавший на батарейках, так что Оуэн мог уходить туда всякий раз, когда ему не хотелось находиться дома. Однажды нас застукали там вместе во время грозы, когда мы лежали в спальных мешках, практически касаясь друг друга носами.

Ребята в школе начали распускать новые слухи: Оуэна стали называть сексуальным маньяком, а меня – шлюхой. Все видевшие нас вместе чмокали губами, будто целуясь, или делали руками непристойные жесты, как обячно делают дети, переходящие в подростковый возраст. «Когда ты ее трахнешь, Оуэн?», «Эй, Миа! Вы с Оуэном уже переспали?» Я всегда делала вид, что смущаюсь – и действительно смущалась, – но малюсенькая, крошечная часть моей души радовалась. Я больше не была невидимкой. Теперь я была не одна. У меня появился Оуэн. И пусть его обзывали Каспером, Кровоносом, будущим серийным убийцей. Мне было все равно – ведь он был моим. Мальчик с кривой улыбкой, мальчик, считавший, что у него большое будущее, мальчик, с которым я могла разговаривать обо всем.

Я делала вид, будто вовсе о нем не думаю. «Оуэн? Ты веришь, мне нравится Оуэн? Фу. Да никогда в жизни». Что же до Оуэна, то он вообще никогда ничего не говорил, просто улыбался своей кривой улыбкой и качал головой. Нам с ним не было нужды что-то говорить. Мы и так все знали.

Разумеется, мы были созданы друг для друга. Разумеется, когда-нибудь мы будем вместе. Когда я в первый раз поцелуюсь, то, разумеется, это будет с ним, а его первый поцелуй будет со мной. Мы с ним просто ждали, давая тому, что было между нами, раскрыться, расцвести, блаженствуя, как те, кто залеживается в воскресенье в кровати, зная, что им абсолютно некуда спешить.

А потом появилась Саммер.

– Если ты так убеждена, что Ромео был тут ни при чем, – говорит Бринн, – то почему бы тебе самой не спросить его, отчего после убийства он вел себя как последний придурок?

– Как ты себе это представляешь? Мне что, надо поехать в Лондон и начать стучать во все двери? – огрызаюсь я. – Наверное, в городе с населением более восьми миллионов человек это было бы совсем нетрудно.

В зеркале заднего вида я встречаюсь глазами с Бринн. У нее такое выражение лица, будто она только что выпила глоток испорченного молока, но слишком вежлива, чтобы тут же его выплюнуть.

– В чем дело? – спрашиваю я. – Что ты хочешь сказать?

– Он вернулся, – помолчав, говорит она. – Я его видела.

– Оуэн вернулся, – повторяю я. Как будто, если скажу эти слова вслух, это поможет мне все понять. Бринн кивает. – И ты его видела. – Она кивает снова. Я даю машине задний ход, меня распирает от отчаянного желания двигаться, ехать. Иначе я сорвусь. – И когда же ты собиралась мне сказать?

– Я только что именно это и сделала, – замечает она.

– После того, как об этом заговорила я. Я думала об Оуэне тысячи раз – мне приходилось изо всех сил заставлять себя о нем не думать, но я никогда не надеялась увидеть его опять и даже не мечтала, что мне когда-нибудь представится шанс это сделать. Когда я слышала о нем в последний раз, он учился в Англии, в закрытой частной школе. И уже несколько лет ходили слухи о том, что дом Уолдмэнов выставлен на продажу.

Бринн фыркает, движением головы откидывает с глаз челку, точь-в-точь как лошадь.

– Я видела его только вчера, – говорит она. – Но не хочешь же ты сказать, будто тебе и вправду по душе увидеться с ним после всего, что произошло. Ты что же, до сих пор в него влюблена?

– Конечно, нет, – поспешно говорю я, с силой нажимая на акселератор, так что машина резко ускоряется, и Эбби, крепко шмякнувшись о спинку заднего сиденья, бросает на меня обиженный взгляд.