Сломанный клинок

Вести с ним диалог при Алексее мне изначально казалось не лучшей идеей. Но стоило нам отъехать от КПП ВКШ, как друг извинился и, надев гарнитуру связи, полностью погрузился в два дела одновременно – вел машину и разговаривал с кем-то. Довольно резко и отрывисто, раздавая распоряжения и внимательно слушая то, что ему говорят. Провести почти полчаса в подобной компании мне, если честно, нравилось ещё меньше, и я решил, что негоже изменять сложившейся привычке разговаривать со стариком по вечерам, тем более что в течение дня тот и так почти не высовывался, предпочитая копаться в моей памяти и знакомиться через неё с изменившимся миром заново. Сконцентрировавшись на разговоре с ним, чтобы, не дай боги, не сболтнуть лишнего вслух, я полностью переключился на предка и… как-то разговорились. Впервые не о тренировках, а просто о жизни…

– Прости меня, Лео, – неожиданно выдал старик и выжидающе замолчал. Дым от только что прикуренной сигареты попал не в то горло, и я закашлялся от неожиданности, стуча себя кулаком в грудь.

– Чего это вдруг? – опасливо поинтересовался я у него, подозревая какой-то подвох, но просчитался. Старика охватил приступ сентиментальности.

– Я был излишне высокомерен с тобой. Ты – дитя другого времени, иной эпохи, настолько отличной от всего, что я знаю, что многие мои критерии уже неуместны. Нельзя было судить тебя так строго, как я позволил себе это поначалу. Сейчас всё несколько иначе, и это меняет многое. Раньше нас с детства воспитывали только как воинов. Каллиграфия, медитации, созерцание, литература – всё это было направлено только на это. Слишком узко, слишком специализированно, неприменимо в обычной жизни. А вы уже другие. Вы стали универсалами в широком смысле этого слова, не утратив воинского духа и умений, но и не отказываясь от иных знаний. Поэтому я прошу у тебя прощения, Лео…

– Эм-м-м… Не знаю, что сказать, дедушка Хандзо, – неуверенно промямлил я, всерьёз шокированный его заявлением. Эгоцентричный, сварливый и вечно орущий старик, знакомый мне по последним дням, не был таким… дедушкой. – Мне не за что тебя прощать. И вообще, мне не по себе от того, что ты извиняешься! Хватит! Забыли, не было ничего, ладно?

– Спасибо, внук…

Повисло молчание. Нам нужно было немного побыть в тишине, чтобы переварить все бурлящие в нас мысли. Задумавшись, я погрузился в неглубокий транс, отстраненно глядя в окно, за которым жил и дышал ночью многолюдный город. Упорядоченный хаос, каждая частица которого движется по заданной траектории, но в любой момент может сойти с неё, и тогда… Ничего не изменится, всё остаётся в привычных рамках, лишь создавая иллюзию свободного выбора. Хаос, каким бы мы себе его ни представляли, каким беспорядочным он бы ни выглядел в нашем понимании, хаос – это всего одна из форм порядка, постичь которую в определённом смысле нам пока не дано.

– Уроки каллиграфии еще не забыл? Как вернешься домой, запиши эту мысль. Мне кажется, она более чем достойна, чтобы её прочли когда-нибудь и твои потомки, – откомментировал услышанное старик и опять довольно закряхтел: – Вроде бестолочь, но талантливый! Весь в меня!

* * *

Пришёл в себя я от того, что Алексей энергично тряс меня за плечо и орал дурным голосом:

– Просыпаемся! Станция «Имперский банк»! Хватаем сумки и на выход! Вокзал отходит!!!

– Какой еще вокзал? – я откровенно затупил, не соображая, что же происходит на самом деле, и захохотал, уставившись на покатывающегося со смеху товарища. – Ах ты, мелкий пас…

– Ни слова больше, друг мой. Вставайте, граф, нас ждут великие дела!

Говоря это, он приосанился, выдвинул вперед подбородок и, распахнув дверь, бесцеремонно вытолкал меня на обочину, возле которой, оказывается, стояла его машина, припаркованная с соблюдением всех правил.

Этот город положительно мне нравился и… одновременно подавлял. Не успев привыкнуть к монструозным громадинам учебных корпусов, я начал было думать, что уже ничто меня так больше не ошарашит, пока не увидел здание Центрального имперского банка. Этот великан устремлялся ввысь десятками колонн, подпиравшими его крышу, а с фронтона и парапетов на проходящих мимо людей грозно посматривали сотни и сотни запечатленных в камне горгулий.

– Как они здесь вообще живут?

– Они здесь работают, – ответил староста на мой вопрос, заданный почему-то вслух, и потащил меня к банку, приобняв за плечи. – Увидев их в первый раз, сам поначалу спал плохо. Мне лет пять было, и тут это «роскошное» произведение искусства. Потом ничего, привык. Если тварюшек когда-нибудь всё же уберут, мне их начнет не хватать, уверен.

– Вы все тут больные. Правильно мама из России уехала. Ой, бл… – схватился я за голову, осознавая, насколько мне еще более непонятен стал этот народ.

– Что, впечатлен перспективами? Ничего-ничего, мы из тебя сделаем человека…