Сломанный клинок

Робер глянул на него изумленно — выходит, Жиль все уже знал, не иначе Урбан проболтался, а может, еще кто. Но теперь это уже не имело значения. Спорить тоже не приходилось: как бы то ни было, он на службе и не подчиниться приказу командира не может. Колена де Три он немного знал еще по Парижу — это был один из тех немногих дворян, которые примкнули к восставшим, за золото или приключений ради согласившись осуществлять военное руководство. Мессир Колен был и впрямь свиреп, но отходчив; пожалуй, с ним можно будет договориться…

— Ну что ж, — сказал он, — надо так надо!

Занявшись подготовкой похода на Жизор, он все же снова отправил в Моранвиль Урбана (которого уже посылал к Аэлис в первый же день, когда в Париже стало известно о восстании) с еще одним малым, наказав немедля прислать малого обратно с известиями, все ли там благополучно, а самому оставаться в замке и во всем слушаться Симона.

— Госпоже передашь, чтоб ждала, долго мы под Жизором не задержимся, — сказал он. — И запомни, если с госпожой что случится, я тебя на медленном огне изжарю, вон как того барона — слыхал?

— Ну, это само собой, — согласился Урбан. — С меня одного жиру сколько натопите!

— Скачите немедля, разузнай там все, и чтобы он тут же возвращался. Мы на Жизор пойдем отсюда через Шеврёз, Трапп, Маньи-ан-Вексен — соображаешь? Вот пусть на этой дороге нас и разыскивает…

На следующее утро они распрощались с Жилем — тот повел отряд на север, к Мо, а Робер со своими людьми двинулся обратно на запад — по тем самым местам, где они недавно прошли, разоряя укрепления. Двигались медленно, но посланец Урбана догнал их лишь на четвертый день, уже под Жизором.

— Все там спокойно, — заверил он Робера. — Да у них и не было особой смуты.

— Что, совсем нет жаков?

— Почему нет, жаков там тоже хватает, они и в замке побывали.

Робер схватил его за ворот рубахи:

— Что ж ты, болван, говоришь, что все спокойно?!

— Так они никого не тронули — пришли, госпожа велела ворота открыть, хлеба им выдали, зарезали двух коров, бочку вина выкатили. Господин-то Симон не хотел, говорит — надо бы мессира Гийома дождаться, как тот скажет, да с госпожой ведь не поспоришь…

Посланец вдруг хихикнул, словно вспомнив смешное.

— Ты чего?

— Да ведь мессира-то им долго придется ждать! Я, уже как оттуда уехал, встретил ихних людей — как раз в замок поспешали. Я сразу смекнул, что неладное приключилось, потому как они с собой рыцарского коня вели, заседланного точно к бою, да без седока, только щит подвешен к седлу. Ну, расспросил, и выходит, что порешили жаки мессира Гийома…

— Как — порешили?

— А это уж я не знаю, только порешили его вместе с братцем ихним, они из Компьеня в Клермон ехали, там и угодили в засаду…

Робер снял шляпу, перекрестился. Мессира он пожалел, тот был не худшим из баронов, но, в общем, известие не очень его тронуло. Конец как конец! Пожил немало, большого зла не чинил, а значит, в чистилище не задержится… Но он сразу подумал об Аэлис — та, конечно, будет горевать, она любила отца. Ему снова захотелось оказаться сейчас рядом с ней, впрочем, сейчас это ни к чему. Лучше ей побыть одной. Пускай успокоится, да и чем бы он мог ей помочь? Сейчас нужнее отец Морель…

Под Жизором собралось к этому времени уже несколько отрядов ополчения из Парижа и других городов — тех немногих, что поддержали Марселя и парижан. Колен де Три похвалил Робера за то, что привел своих людей хорошо вооруженными и не растеряв половины по дороге.

— А то ведь эти твари разбегаются как крысы от каленой кочерги, — сказал он. — Трусливое отродье, разрази меня гром! Эх, зря я связался с этими мокрицами…

— Куда пойдем отсюда? — поинтересовался Робер.

— А дьявол их знает! Велено пока ждать и «собирать силы». Силы! В Вельзевулову задницу такое войско, — меланхолично изрек мессир Колен.

Глава 25

Гонец от Аэлис приехал в конце апреля, одарив Франческо почти забытым ощущением счастья, — таким непривычно нежным был тон ее письма; но радость оказалась недолгой. Не слишком ли много ласковых слов? Подозрения вернулись, теперь уже с удвоенной силой. Странной была вся эта затея — ехать в Париж, охваченный мятежом, — зачем? Насколько помнится, Аэлис никогда не рассказывала о такой уж нежной дружбе с кузиной де Траси; Мадлен даже не было на их свадьбе! Зато в Париже тот наглый оруженосец. Не хотелось допускать такой мысли, и все же… Не выдержав, он поделился своими подозрениями с другом, но тот его высмеял, хотя в душе опасался еще худшего.

— …черт побери, — кричал Джулио, — ты становишься ревнивцем, точно выживший из ума подагрик! Да, согласен, нрав у монны Аэлис бывает несносный, и я первый — вспомни! — порой советовал тебе хорошенько ее поучить. Но нельзя же за ее капризами всякий раз усматривать увлечение очередным оруженосцем!