Сломанный клинок

— К сожалению?! — негодующе воскликнул граф. — Вы удивляете меня, ведь это просто замечательно, что их больше! Какая же честь дворянину разбить врага слабого и малочисленного? Тем более когда речь идет о черни! Их и должно быть больше, много больше. Вы согласны, кузен?

— Руки только марать, — буркнул де Бюк, презрительно покосившись на флорентийца.

Сведения Джулио были верны. В этот день — пятницу 8 июня, что приходилось на канун праздника святого Варнавы, — парижские ополченцы с развернутыми знаменами вступили в город Мо. Их встречали радостными криками, цветами и угощением, на площади были расставлены столы; в городе царили веселье и уверенность в несомненной победе. Все предвкушали скорое взятие цитадели на Рыночном острове.

Командовавший ополченцами Пьер Жиль не очень верил в успех, но возражать не стал, — возможно, это и впрямь их последний шанс. Мысль захватить заложниками семью дофина принадлежала Марселю; мысль опасная, но говорить о благоразумии было поздно.

Утром подошел второй отряд парижского ополчения, которым командовал Жан Вайян, и было решено штурмовать остров немедля. Вооруженные отряды горожан, выставив впереди лучников, заняли подступы к каменному мосту, соединяющему город с крепостью. Остров, на котором она располагалась, был искусственный, с одной стороны его омывала Марна, с другой — канал Корнийон. Высокие стены с могучими круглыми башнями опускались прямо в воду, и войти в крепость можно было только через этот единственный мост. Даже малого гарнизона было достаточно, чтобы защитить Рынок, — в этом дофин не ошибся; но и осаждавшие не понесли бы большого урона, если бы не де Фуа. Неопытные в военном деле и потому беспечные, горожане даже не заметили, как отряд графа проник в город. Защитники крепости сделали внезапную вылазку, и, когда на мосту завязался бой, гасконцы ударили с тыла. Закованные в броню рыцари зажали осаждающих на узком мосту, и исход боя был предрешен. Первыми дрогнули парижские лучники — в тесноте и давке лишенные возможности воспользоваться своим оружием, они побежали, сея смятение и страх в собственных рядах. Напрасно метался Пьер Жиль, призывая их образумиться и не бросать товарищей, его просто не слышали. Собрав своих «ветеранов» — ополченскую пехоту, — он долго и исступленно бился у самого подступа к проклятому мосту, а потом пришлось отступить и им. Все громче раздавались ликующие крики рыцарей, смешиваясь со стонами и проклятиями умирающих; Пьер Жиль тоже что-то кричал, пот заливал ему глаза, сердце рвалось из груди, а рука, которой он рубился, точно одеревенела. Он уже понял, что попытка взять остров штурмом провалилась, продолжать губить людей было бессмысленно. И Пьер Жиль, уводя с собой остатки поредевшего отряда «ветеранов», стал пробиваться в город.

На следующий день подоспели новые рыцарские дружины, началось избиение повстанцев. За ними охотились, травили как диких зверей. Мэр Жан Сула был повешен, город подвергся разграблению и горел две недели. А затем запылали окрестные деревни; не довольствуясь учиненной в Мо расправой, рыцари рассыпались по окрестным селениям, сжигая их дотла и убивая без разбору. Наконец-то наступил сладостный час возмездия!

Еще неделю назад Франческо и не подумал бы ввязаться в смуту, тем более на стороне дворян, но так получилось, что жаки оказались на его пути: там в крепости была Аэлис, он обязан был ее защитить; всякий, кто был в этом помехой, становился его врагом. И он убивал без жалости и колебаний.

Мало что запомнилось Франческо из схватки на мосту, где был он ранен; почему-то особенную ярость вызвало в нем то, что там оказались парижские ополченцы — горожане, которым он всегда сочувствовал и которые сейчас вознамерились отнять у него Аэлис… Наверное, чрезмерная ярость его и подвела, и, если бы не подоспевший в последний миг Джулио, быть бы ему сейчас в числе мертвых. Тот же верный Джулио помог выбраться из схватки и дотащил на себе до ворот цитадели, куда уже въезжали латники де Фуа.

Голова Франческо кружилась, в ушах звенело, — похоже, он потерял немало крови. В крепости, наскоро перевязанный и едва придя в себя, он кинулся расспрашивать о де Траси, но найти Мадлен среди множества всполошенных дам было не просто. С бьющимся сердцем бросался Франческо к каждой новой группе женщин, ища глазами Аэлис, ведь она могла быть где-то тут, рядом…

Рана снова начала кровоточить, и он уже с трудом держался на ногах. Наконец их окликнул маленький паж.

— Не вы ли, сеньоры, разыскиваете мадам Мадлен де Траси? — спросил он, вынырнув из самой гущи взволнованно кудахтающих женщин.

— Где она?! — крикнул Франческо и сам не узнал своего голоса.

— Мадам здесь, рядом! Я сейчас… — И мальчик кинулся назад, мигом затерявшись в толпе.

Франческо увидел Мадлен. Высокая, белокурая молодая женщина шла им навстречу, тревожно вглядываясь в незнакомца, а потом ахнула и заторопилась.

— Вы ли это, сеньор Донати?! Какими судьбами?! А кузина Аэлис? Она что, неужели тоже… — Недоговорив, она остановилась, испуганно глядя на Франческо.