Сломанный меч

— Эй! Хорошо, согласен, пускай будет по-твоему, не станем мы возрождать орду. Но если нам угрожают извне, если наш дом лижут языки пламени? Что делать, как ты думаешь? Покорно подставлять шею под нож, как бараны?

Оба говорили убедительно. У обоих были сторонники. Абиль-бий ждал ответа от Бекназара.

Бекназар нашелся не сразу.

— Я указую тебе, мой народ, единственный путь, единственный выход из положения! — Абиль-бий говорил уже топом приказа. — Ополчайтесь, седлайте коней. К вам обращаюсь я, отцы народа, предводители землепашцев, горцев-кочевников и городских торговых людей, пусть священный Коран объединит нас. Дело это решенное! Оно скреплено клятвой на Коране. Мы подымемся первыми. Первыми разожжем огонь, как стрела, пущенная во вражеский стан с прикрепленным к наконечнику раскаленным углем. Слышали? В ближайшие дни мы нападем на русских в Намангане.

Последние его слова долетели до самых последних рядов. Но они не угасили, а наоборот, сделали более мучительными сомнения. Как выступать против русских пушек с одной камчой в руке? Ведь это прямая гибель… Но никто не высказывался вслух, и слова Абиль-бия таким образом и на деле становились приказом.

Алмамбет частью сам слышал и понял, что говорилось, часть пересказали ему внуки. Он все оценил и теперь явно давал понять, что собирается бросить на весы и свое слово. Люди это поняли и оглядывались на него выжидательно. Посмотрел на него в конце концов и Абиль.

Столетний Алмамбет приоткрыл рот, пожевал пересохшими губами.

— Так, — начал он негромко. — Слыхал я о ваших делах. Плохие, стало быть, дела, тяжелые дела. Эй, Бекназар, где ты?

Бекназар только поднял брови и вопрошающе поглядел на Алмамбета — зачем это, мол, я тебе понадобился? Кто-то еще поспешил указать на него Алмамбету, и тот, покачав головой, подумал немного, потом оперся руками о колени.

— Мое имя Алмамбет… Я достиг возраста ворона… Бекназар, слушай меня.

— Я слушаю вас, отец.

На Алмамбета смотрели, затаив дыхание. В обычное время никто, быть может, и не обратил бы на него особого внимания, но теперь, когда дело шло о жизни или гибели народа, все воспринималось иначе.

Алмамбет продолжал:

— Ведь что любопытно? Дожил я вон до каких лет, а знать не знал и ведать не ведал, что есть на свете народы, не похожие на нас, другие. А ты, Бекназар, много раз покидал родные места, так скажи мне, ты видел русских своими глазами?

Бекназар не мог сообразить, к чему это Алмамбет ведет. Но тот, приложив ладонь к уху, ждал ответа, и Бекназар сказал:

— Видел.

— Ну и что у них за вид, что это за люди?

Абиль-бий слушал с насмешливой улыбкой: надо же, как выжил человек из ума!

— Голова одна, а ног пара, — отвечал Бекназар на второй вопрос Алмамбета.

— Ну и как, двигаются они, разговаривают?

— Конечно. Язык у них есть.

— И хмурят брови?

— Хмурят.

— И умеют смеяться?

— Умеют, отец. Я видел своими глазами.

Первым засмеялся Абиль-бий, его смех подхватили многие. Вопросы Алмамбета и ответы Бекназара повторяли друг другу, передавали тем, кто не расслышал.

Алмамбет продолжал:

— Бекназар! Не сочти за труд ответить еще на один вопрос твоего выжившего из ума старого дяди. Едят ли русские?

Бекназар невольно улыбнулся.

— А как же иначе?

Алмамбет задумался. Пот выступил у него на лбу, внук отер его лоб платком.

— Ну, — снова заговорил Алмамбет, — русские, стало быть, ежели судить по твоим словам, такие же люди, как мы? Хмуриться — признак гнева, смеяться — признак милосердия, а кто заботится о хлебе насущном, может обмануть, может и сам обмануться. Они такие же рабы божьи, как мы…

Теперь его уже слушали иначе, и никто больше не смеялся.

— Дорогой мой, родной мой народ! — говорил старый, как ворон, Алмамбет. — Что может быть хорошего в гибели? Вы толкуете об орде, а кому от нее было тепло? Если русские такие же люди, как мы, то и на них действует доброе слово, их радует доброе угощение. Так не лучше ли нам встретить их дружески?

Тихо стало после этих его слов.

— О дорогой мой народ, если это возможно, если это от тебя зависит, попробуй мирно договориться с русскими. Набраться у них ума, а может, и удачи. Объединятся тогда наши судьбы, станем братьями, как дети одного отца.

— Господь милостивый! Послушайте только, какой совет дает нам "сам себе бий"! — не выдержал кто-то из старейшин.

Абиль-бий, весь белый от гнева, сорвался с места.

— Бий народа я! А тебе чего не хватает сам себе бий?

Но сход уже зашумел сотнями голосов.

— Хорошо он сказал! Умно!

— Почему нам не встретить их так? Русские такие же люди, как мы!

— С твоей ордой только смерть найдешь, будь ты проклят! Присоединимся к русским! Станем братьями!

— Слыхали? А что получили люди, которые вышли их встречать, вы знаете или нет?! — визгливо выкрикнул Абиль-бий.

Он не в силах был удержать дрожь, которая сотрясала его. Стиснул зубы, но борода так и прыгала.

Алмамбет отвечал невозмутимо:

— Слыхали, знаем… Но ведь люди бывают разные — и плохие и хорошие. Наверное, и среди русских встречаются плохие.

— Правильно! — подхватил еще кто-то. — Не всякий удар глаз выбивает…

Абиль-бий вскричал: