Сломанный меч

— Было мое слово веское, была моя плеть хлесткая… А что мне теперь осталось? Ненависть родичей, ненависть всего рода. Я не горюю, власть есть власть, иной раз на гору подымешься, а иной — и в болото попадешь. Но я тебе вот что хочу сказать. Народ тебе доверился, твоя взяла, а меня счастье покинуло, сила из рук ушла, батыр. И ты меня прости, если можешь.

Всю свою спесь и честолюбивые помыслы Абиль как будто вытряхнул из себя там, на холме, когда остался один-одинешенек. Он сидел сейчас совсем по-стариковски, не подымая глаз, на которые то и дело навертывались слезы. Руки у него тряслись. Каракаш-аим сама суетилась по хозяйству: не было на сей раз у нее обслуги, никто не хлопотал за нее у очага. Перед Бекназаром она явно заискивала, то и дело предлагала отведать кумыса и все смотрела на батыра жалостными глазами.

Гостей было только двое.

Бекназар готовился встречать русских. Абиль-бию, до которого доходили слухи о том, что вдоль дороги установлены гостевые юрты, что в них ожидают выделенные Бекназаром старики и люди помоложе из самых сообразительных, только и оставалось сокрушаться: "Мир перевернулся, не иначе, творец великий!" Но в конце концов Абиль сообразил, что невыгодно ему на глазах у всего народа быть как бы в ссоре с Бекназаром, и послал Каракаш-аим звать батыра в гости, Бек-назару неловко было отказать почтенной женщине. Он решил принять приглашение и взял с собою Кулкиши. "Как бы там ни было, бий человек уже старый, его уважали да и он умел уважать, пойдем, послушаем, может, и полезный совет получим…"

— Я не собираюсь мешать тебе, Бекназар-бий. Ты сам ответишь и на этом и на том свете за парод, которым теперь руководишь. Я шел своей дорогой, и ты иди своей. Потомки рассудят, кто из нас был прав…

— Абиль-аке, — раздумчиво заговорил Бекназар, — я совсем не рвусь в бии, да вы и сами видите, что я не стремлюсь к возвышению. Разве в этом дело? Русские — народ сильный, могущественный, их выстрелы поражают цель издалека. Это вам не бог знает кто. Наше счастье — в сближении с ними. По слухам, русские не стали уничтожать казахов или наших киргизов в Сары-Узен-Чу. Наоборот, говорят, что они оказывают людям необходимую помощь. Что ж, я не хочу поступать так, как поступают себялюбивые и завистливые. Если вам хочется, встречайте русских вы. Неважно, кто именно первым выйдет навстречу, важна суть.

Каракаш-аим незаметно для других бросила на мужа весьма выразительный взгляд. Абиль не торопился отвечать Бекназару: во-первых, он был захвачен врасплох этим великодушным предложением и немало удивлен, а во-вторых, сразу же дать согласие встречать или, скажем, предложить, чтобы они вдвоем сделали это, значило бы обнаружить свое сокровенное желание слишком открыто. Было и третье: сомнение по поводу того, понравится ли предложение Бекназара всем прочим, примут ли они его. И Абиль покачал головой.

— Оставь это, — сказал старый хитрец. — Народ поручил тебе, выполни же его поручение. Твое предложение — честь для меня, я рад, благодарю тебя, батыр!

Бекназар, ничего не утаивая, рассказал о своих приготовлениях. Но Абиль не слышал его да и не слушал. Одна только мысль владела им, только одна: "Он согласен, а согласится ли простой народ? Нет, пока он жив, не согласятся они. И смотреть на меня не захотят".

Каракаш-аим нынче принимала гостей наособицу, с широким радушием. Кулкиши был чрезвычайно горд тем, что Абиль обращается с ним, как с ровней. Время от времени он произносил с набитым ртом что-то вроде:

— Увидим, Абиль-аке, что будет дальше!

Каракаш-аим собственной рукой подала каждому налитый в тонкие пиалы, душистый, мастерски заваренный чай, — запить еду, чтобы пошла на пользу.

— Дайте нам ответ, бий, — сказал Бекназар.

Он собирался уходить и поблагодарил Каракаш-аим. Та в свою очередь благодарила его в самых изысканных выражениях:

— Вы, дорогой кайни, поступили, как подобает порядочному человеку. Забыли прошлые обиды, приняли приглашение, отведали угощения в юрте престарелого родственника друзьям на радость, врагам на зависть. Спасибо вам.

И она накинула на плечи Бекназару искусно сшитый и красиво отделанный камзол, материя на который выткана была из шерсти белого верблюжонка.

— Носи на здоровье, — пожелал Абиль. — Дорогого гостя с пустыми руками не провожают.

У Кулкиши загорелись глаза.

— Эта вещь не из достояния твоего дяди, — продолжала Каракаш-аим. — Это я сделала своими руками, как умела, прими подарок. Как он ни плох, но дарю от чистого сердца.

Таков обычай, и Бекназар не мог отказаться. Ничуть не обрадованный подарком, он наклонил, однако, голову в знак благодарности. А Кулкиши так и зашелся:

— Ого-о! "Как ни плох", ну и скажешь тоже! Золотые у тебя руки, джене!

На Абиль-бия вдруг словно сонная болезнь напала, таким вялым и безразличным сделалось его лицо. Он долго молчал, потом послал жену сказать джигитам, чтобы привели гостям коней. Но едва она вышла, Абиль вскочил, как встрепанный. Вялости его как не бывало.