Сломанный меч

В контрастном противопоставлении мирных помыслов, сосредоточенной каждодневной работы народа и лавинообразного движения воинских масс, полыхания страстей, рождается драматизм романа, его тревожный общий настрой. В трудный век никому не выпадает безмятежная доля. Поэтому всех героев писателя поджидают испытания: гибель родных, нужда и скорбь… Тем, "кто посетил сей мир в его минуты роковые", с особой отчетливостью открывается значе-ние простых истин, не отвлеченная ценность таких понятий, как мир, любовь, порядок… Вот почему речи многих персонажей, которые могли бы в иных условиях показаться риторичными, звучат в драматических сценах книги достоверно и весомо. А образы сильных духом борцов против угнетателей, напоминая о легендарных героях восточного эпоса, являются все-таки вполне реалистичными. Таков Исхак, провозгласивший себя ханским сыном. В его облике сразу заметны природная сметливость и находчивость, присущие выходцу из народа. В то же время это человек, наделенный недюжинным умом; кажется, что за суждениями молодого героя стоит солидный опыт руководителя. "Кто хочет утаить плохое, называя его хорошим, обманывает сам себя. Кто не боится признаваться в своих ошибках — в конце концов исправляет их", — говорит он. В нем как будто совсем нет мальчишеского идеализма, но и преобладают такие качества, как обстоятельность и дальновидность. И все-таки, будучи сам человеком честным и порядочным, Исхак не может до конца попять коварную природу высокопоставленного вельможи Абдурахмана. В результате, доверившись опытному интригану, поверив в искренность его слов о благе земляков, руководитель повстанцев попадает в ловушку.

Противникам Исхака нельзя отказать в уме и изворотливости. Тот же Абдурахман, ловко лавируя между различными группировками, достигает высшего положения при дворе. Однако, задолго осознав грозящую трону опасность, вступает в переговоры с Лже-Болотом и его военачальниками. Он полагает, что Исхак и Кудаяр-хан станут лишь пешками в затеянной им большой игре. Но если относительно ничтожного владыки этот расчет оказывается верен, то с Исхаком дело оборачивается совсем непросто. Старого интригана подводит в данном случае то обстоятельство, что он видит в каждом из своих возможных противников лишь искателя благ для себя, оценивает всех по собственному подобию. О плененном Исхаке, томящемся в кромешной тьме зиндана, стражник думает: "Сидит в этой дыре, смерти должен ждать как счастливого избавления, а он, гляди-ка, беспокоится о народе, о стране… С ума, наверное, начал сходить, бедняга". И дело не в том, что вождь восстания скрыл от Абдурахмана свои истинные намерения. Он прямо заявляет ему: "Что мне нужно? Золотой трон?.. Богатство, довольство?.. Ни того, ни другого мне не надо. Мне нужна свобода, свобода для народа, о котором вы печалитесь". Но Абдурахман просто не в состоянии понять такую позицию — привыкнув по любому поводу склонять святые слова "народ", "свобода", "честь", он и в своем собеседнике видит лишь ловкого краснобая. Вот эта-то неспособность поверить в искренность высоких чувств и мыслей и оказывает абдурахманам дурную услугу. Пытаясь "переиграть" противника, они становятся поперек неостановимого движения поднявшихся на борьбу масс.

Тот, кто противостоит народу, добиваясь своекорыстных целей, может нанести непоправимый урон обществу. Так случилось и с Абдурахманом, который пожелал использовать в своих интересах авторитет и силу вождя восстания. Позднее Исхак скажет ему: "Я наконечник копья, которое держит народ. А вы позавидовали моему счастью, вы на правах родства змеей заползли мне за пазуху, вы устроили мне западню, дали подножку. Только ведь не мне одному — всему народу".