Сломанный меч

— Вот висят твои старые чокои. Ты узнаешь их, Шералы? Это твои чокои, это твое прошлое, Шералы. Никогда не забывай свое прошлое, помни дни, проведенные в нищете и страданиях. Пусть каждый взгляд на эту стену напоминает тебе о милости и всемогуществе бога, вознесшего тебя на золотой трон. Смотри на эти чокои, когда решаешь судьбу человека или судьбу народа. Не давай гордыне свить гнездо в твоем сердце, помни это…

Юсуп кончил, и диванхана ответила ему гулом одобрения.

— Верно! Воистину так! Живи тысячу лет, достойный сын своего отца!

Кадий прочел короткую молитву и надел на голову Шералы ханскую корону. Потом привел суждение шариата о мудрых наставниках и обратился прямо к Шералы:

— О хозяин власти! Верите ли вы, что Юсуп-бий, ваш старший брат, будет помогать вам от всего сердца? Готовы ли вы возложить на него обязанности аталыка, о святейший повелитель?

Шералы дал заранее затверженный ответ:

— Верю… Готов… — и снова покраснел.

Кадий вручил Юсупу поводья — символ власти. Разразился новый гром приветствий и поздравлений, полились лицемерные слезы умиления. Некий мирза торжественно развернул бумажный свиток и начал поздравительную песнь. Собравшиеся на торжество хором подхватили пышную хвалу"

4

Простодушный Шералы, выросший среди кочевников и вобравший в себя все их привычки и обычаи, в ханском дворце не мог держаться так, как подобало его новому положению; он затерялся в пышном великолепии дворцовых покоев; он, как ребенок, забавлялся драгоценными безделушками, наивно преклонялся перед теми, кто умело громоздил одно на другое велеречивые слова о боге и загробном мире. Ограниченный и неискушенный, Шералы не смел вмешиваться в государственные дела. При нем теперь больше находились лица духовного звания. Ему читали жития пророков и святых, дотошно растолковывали их, твердили о муках ада, уготованных тем, кто грешит на земле; он посещал по ночам радения суфиев. Было и другое; если жизнь во дворце лишила Шералы привычных радостей и удовольствий, то взамен он получил радости иные: много пил сладкого вина, любовался танцами прекрасных девушек, а потом эти девушки попадали к нему в объятия. "Наслаждайся, жизнь дается один лишь раз!" — от этой мысли кружилась у Шералы голова.

Эмир Насрулла не пожелал мириться с потерей Ферганы. Он собрал все свое войско, занял сначала Оро-Тюбинский вилайет, затем — Ходжентский и скоро осадил Коканд.

Кокандцы оборонялись отчаянно. Билось ханское войско, билось с врагом и ополчение, в которое пошли все, кто мог держать оружие в руках. У восемнадцати городских ворот и вдоль крепостной стены стояли защитники Коканда, грудью встречая нападающих. Сорок дней теснил их Насрулла, не давая отдыха ни днем, ни ночью; девять раз пытались его воины взять город приступом, карабкаясь вверх по стене, будто муравьи. И все девять раз вынуждены были отступить. Эмир Насрулла, потеряв надежду захватить Коканд силой, решил действовать хитростью. Он отправил во дворец посольство. Пусть посол напомнит Шералы, что хозяин орды он, а не какой-то безродный кочевник. Эмир Насрулла хочет-де одного: вернуть истинную власть тому, кто наследовал ее по праву. Тем самым эмир рассчитывал внести раскол в ряды защитников города…

По приказу Юсупа посла встретили у ворот вооруженные воины. Абусатар-Хальфа, эмирский посол, препровожден был затем перед очи самого Юсупа. Тут же находился сотник Абиль.

— Я слушаю тебя, посол, — не поднимая головы, сказал Юсуп.

Посол осторожно объяснил ему, что прибыл беседовать только с самим Шералы-ханом. Юсуп смотрел на посла, чуть приподняв брови, — будто и не слыхал сказанного. Улыбнулся холодно. Абусатар-Хальфа, повидавший на своем веку немало властителей, при одном взгляде на эту улыбку почувствовал страх.

— Может, он и примет… Подождем, посол?

— Хорошо, господин…

Абусатар-Хальфа склонился в почтительном поклоне и вышел, пятясь задом, — чтобы не поворачиваться к Юсупу спиной.

Посол ждал во дворце до вечера — никто не звал его к хану. Все занимались своими делами, множество людей сновали то туда, то сюда, — все больше вооруженные воины. На Абусатара не обращали внимания — будто и забыли о его присутствии. Голос азанчи[35], призывающего мусульман на вечернюю молитву, застал Абусатара все в том же томительном ожидании; посол не совершил омовение и не молился в этот раз. Стемнело. Терпение Абусатара истощилось, он готов был взорваться, но тут ему сообщили, что хан решил принять его.

Шералы восседал на троне. Посол Абусатар-Хальфа сделал земной поклон и громко приветствовал хана и всех прочих. Никто не откликнулся.

— Ну, зачем пожаловал? — отрывисто спросил Шералы-хан.

Быстрым взглядом окинул посол тронный зал. Справа от хана сидел Юсуп. У Абусатара похолодело сердце, но на лице он сохранял светлое, умиленное выражение.