А он знал. Он помнил это чувство из своего детства. Когда видишь чернеющую в полумраке фигуру — и на несколько мгновений эта темная фигура кажется тебе сказочным чудовищем, драконом, видением другого, несбыточного мира. И лишь спустя несколько секунд понимаешь, что это всего-навсего дерево, или тень, или твое собственное отражение в стекле (спутавшиеся волосы, тёмные пятна под глазами, а в глазах плещется испуг — стыдно-то как, боги…).
Пора признаться хотя бы самому себе, что на самом деле эта мечта, эта влюбленность в то, чего нет, всегда была с ним — хотя он даже не хотел ее осознавать и уж тем более не отважился бы сформулировать словами. Он всегда смеялся над чужой увлеченностью сверхъестественным. И лишь когда Юкинари озвучил ему похожие мысли с искренностью и прямолинейностью сумасшедшего, Гэрэлу недостало сил смеяться, он чувствовал боль и злость.
С детства с ним была эта вечная подспудная нужда поверить во что-то. В каком-то смысле она была основой его мировосприятия — хоть рациональная часть его сознания и гнала эти мысли прочь. И эта мечта не разрушилась, никуда не исчезла за все эти годы.
Почему он вдруг захотел что-то изменить, почему поверил, что это возможно? Потому что надеялся на что-то — или, наоборот, от отчаяния?
(Он подумал, что, может быть, надежда и отчаяние — просто разные слова для одного и того же).
Что ж, если он искал чудо, его путь лежал обратно в Чхонджу, во дворец императора Токхына. Сосредоточием чудесного были
Он попросил у Джин-хо прощения — она недолго держала обиду, понимая, что за него говорили отчаяние и алкоголь, — и рассказал ей о своем плане вернуться в Чхонджу и встретиться с Господином Лисом.
Джин-хо была согласна, что с Господином Лисом надо поговорить, даже если это означает вытерпеть от него множество издевок и унижений. И что надо попытаться узнать от него — и о нем — как можно больше.
— Я никогда не встречалась с этим человеком. Но, похоже, он очень опасен. А если есть и другие такие, как он… С одной стороны, я не хочу уподобляться своему отцу с его помешанностью на всем волшебном, мне всегда были смешны эти гексаграммы, продлевающие жизнь эликсиры, предсказания судьбы по звездам… А с другой стороны — может, это мы как раз смешны, раз отворачивались все это время от реальной силы? Если в мире существует магия, те, кто владеет ей, могут стать самыми могущественными людьми в Срединных Государствах…
— Это не люди, — поправил ее Гэрэл.
Был поздний вечер. Они, как обычно, собрались в его покоях — все трое. Но беседовали только Гэрэл и Джин-хо, Юкинари не принимал участия в разговоре, поскольку тема не имела отношения к полученному им от Токхына приказу привести в порядок дела в стране, а ко всему остальному он был безучастен.
— Я всегда думала, что
— Может быть, Чужие и есть сказка, а те, кто говорит, что видел их — врут или спятили?
— Хватит, это уже не забавно. Я знаю, что ты не
— Вряд ли они станут угрозой. Не все Чужие такие, как Господин Лис. Я встречал нескольких, и они…
Они — что?.. Если подумать, о
— …Они не какие-то волшебники, они просто выглядят не так, как люди. У некоторых из них действительно, как в байках, светлые волосы и глаза, у некоторых — обычные, черные, как у тебя. Они все красивые, хотя их мужчин чхонджусцы назвали бы чересчур женственными. У них большие миндалевидные глаза. Уши немного заостренные. И нет пупка.
Он понимал, что это описание мало что скажет Джин-хо. Не было слов, чтобы объяснить неопределенно-нечеловеческое ощущение, которое производили
— Это правда, что они бессмертны?
— Нет. Моя… — он секунду колебался, но решил, что нет смысла что-то утаивать. — Моя мать была
— Расскажи о ней, — попросила Джин-хо.
Гэрэл покосился на Юкинари. Тот сидел неподалеку, спокойно сложив на коленях свои маленькие белые руки, и неподвижно смотрел перед собой.