Мандрейковский ИИ считал стеки купленных нами солдат в виде трехмерного машинного кода и тут же списал треть из-за непоправимого психологического ущерба. С ними не имело смысла разговаривать. Если воскресить их в виртуальности, все, на что они будут способны, это кричать, пока не охрипнут.
Хэнд отнесся к происшедшему равнодушно.
– Дело довольно обычное, – сказал он. – Какая-то часть всегда оказывается бракованной, у кого ни покупай. Остальных прогоним через психохирургический секвенсор сна. Так получим короткий список кандидатов без необходимости их будить. Вот требуемые параметры.
Я поднял со стола лист бумаги и пробежал список глазами. По настенному экрану переговорной комнаты шли строки – личные данные купленных нами солдат.
– Опыт боевых действий в условиях высокой радиоактивности? – я взглянул на Хэнда. – Я чего-то не знаю?
– Да ладно тебе, Ковач. Уже ведь знаешь.
– Я… – вспышка, осветившая горные склоны, изгнавшая тени из ложбин, за все геологические эпохи не видевших столь яркого света. – …надеялся, что до этого не дойдет.
Хэнд начал рассматривать поверхность стола, словно та нуждалась в полировке.
– Нам же нужно было расчистить полуостров, – сказал он осторожно. – Вот к концу недели он будет расчищен. Кемп отводит войска. Считай это удачным совпадением.
Однажды во время разведывательной миссии, шагая вдоль ссутулившегося хребта Дангрека, я видел, как сверкает Заубервиль в лучах послеполуденного солнца. Расстояние было слишком велико, чтобы видеть детали, – даже при выкрученной на максимум нейрохимии город выглядел как серебряный браслет, брошенный у кромки воды. Далекий и ничем не связанный с миром людей.
Наши с Хэндом взгляды встретились.
– Значит, мы все умрем.
Он пожал плечами:
– Похоже, это неизбежно. Притом что идти придется непосредственно после взрыва. Новым рекрутам мы, конечно, можем дать клонов из серии с повышенной радиационной резистентностью, ну и противорадиационные препараты позволят нам продержаться до конца операции, но в конечном счете…
– Ну, в конечном-то счете я буду носить себе понашивать дизайнерскую оболочку в Латимер-сити.
– Именно.
– Какие именно модели с повышенной радиорезистентностью ты имеешь в виду?
Еще одно пожимание плечами:
– Точно не знаю, надо поговорить с биотехами. Маорийская серия, наверное. А что, тебе тоже нужно?
«Хумало» в ладонях дернулись, словно разгневавшись, и я покачал головой:
– Удовольствуюсь тем, что имею, спасибо.
– Не доверяешь?
– Раз уж об этом зашла речь, то нет, не доверяю. Но суть не в этом, – я ткнул пальцем в грудь. – Это спецкомплектация «Клина». «Хумало биосистемс». Для боевых действий ничего лучше нет.
– А радиация?
– Я протяну достаточно, чтобы все успеть. А скажи-ка мне вот что, Хэнд. Что ты предложил новым рекрутам в долгосрочной перспективе? Кроме свежей оболочки, которая неизвестно еще, переживет ли радиацию. Что они получат после того, как мы закончим наше предприятие?
Хэнд нахмурился:
– Ну как что. Работу.
– Работа у них была. Все мы видели, к чему это привело.
– Работу в Лэндфолле, – по какой-то причине насмешка в моем голосе задевала его за живое, а может, дело было в чем-то другом. – Место в штате службы безопасности «Мандрейк», контракт сроком на пять лет или до конца войны, в зависимости от того, что продлится дольше. Удовлетворяет это твои нравственные принципы куэллистае, анархиста и защитника угнетенных?
Я вздернул бровь:
– Эти три философские доктрины
– Вотум доверия, – ледяным тоном произнес Хэнд. – Как же это окрыляет.
– При условии, конечно, что у меня не было бы друзей и родственников в Заубервиле. Тебе бы не помешало проверить на этот счет их персональные файлы.
Он посмотрел на меня:
– Попытка юмора?
– Не нахожу ничего юмористического в уничтожении целого города, – я пожал плечами. – Пока, во всяком случае, не нахожу. Возможно, со мной что-то не так.
– А, значит, мы имеем дело с приступом моральных терзаний? Так надо понимать?
Я натянуто улыбнулся:
– Не говори ерунды, Хэнд. Я же солдат.
– Да, и хорошо бы ты не забывал об этом. И не надо выплескивать на меня избыток своих чувств, Ковач. Как я уже говорил, я не заказывал ядерный удар. Просто он вовремя случился.
– Воистину вовремя, – я бросил список обратно на стол, пытаясь не хотеть при этом, чтобы он на лету превратился в гранату. – Ладно, давай приступать. Сколько времени уйдет на секвенсор сна?
Если верить психохирургам, во сне наше подлинное «я» проявляется полнее, чем в любой другой ситуации, включая пик оргазма и момент смерти. Может быть, это объясняет, почему бо́льшая часть наших действий в реальности отличается такой бестолковостью.
Оценить психологическое состояние спящего субъекта уж точно проще и быстрее, чем состояние бодрствующего.