Я полюбовался на свою ладонь:
– Я тоже получил деньги, но это не помешает мне порвать тебе горло, если попытаешься вешать лапшу мне.
Молчание. Если угроза и произвела на него впечатление, он этого никак не выказал.
– Ну так что, – сказал я наконец, – собираешься ты мне рассказывать, что там с этими нанотехнологиями?
– С ними ничего. Я сказал госпоже Вонгсават чистую праву. Нанобы находятся в нулевой конфигурации, поскольку они ничего не делают.
– Да ладно, Хэнд. Если они ничего не делают, чего ты дергаешься?
Какое-то время он рассматривал потолок. Казалось, он не может оторваться от тускло-серой ткани. Я уже был готов встать и стащить его с кровати, но меня удержало какое-то из чувств посланника. Хэнд пытался что-то переосмыслить.
– Знаешь, чем хороша война, подобная этой?
– Тем, что не дает населению слишком крепко задумываться?
По его лицу проскользнула слабая улыбка:
– Тем, что предоставляет потенциал для инноваций.
Эти слова, казалось, внезапно придали ему сил. Он свесил ноги с постели и сел, упершись локтями в колени и сжав руки. Его взгляд встретился с моим.
– Что ты думаешь о Протекторате, Ковач?
– Шутишь, да?
Он покачал головой:
– Никаких хитростей. Никаких подвохов. Что для тебя Протекторат?
– «Костлявая рука мертвеца, сжимающая яйцо, из которого пытается вылупиться птенец»?
– Очень лирично, но я не спрашивал, как называла его Куэлл. Я спросил, что думаешь ты.
Я пожал плечами:
– Я думаю, что она права.
Хэнд кивнул.
– Да, – сказал он просто. – Она была права. Человечество покорило космос. Для этого мы нырнули в глубь измерения, для восприятия которого у нас нет органов. Мы выстроили общества на планетах, отстоящих друг от друга настолько, что самым быстрым из наших кораблей потребуется полтысячелетия, чтобы добраться из одной сферы нашего влияния до другой. И знаешь, как нам это удалось?
– Мне кажется, я уже слышал похожие речи.
– Это сделали корпорации. Не правительства. Не политики. Не этот сучий Протекторат, который мы так воспеваем. Корпоративное планирование поставило перед нами цель, корпоративные инвестиции обеспечили средства ее достижения, а корпоративные работники ее осуществили.
– Аплодисменты корпорациям, – я сдержанно похлопал.
Хэнд проигнорировал мой сарказм:
– А после того как мы все сделали, что происходит? Появляется ООН и надевает на нас намордник. Лишает нас власти, которую предоставила на время основания диаспоры. Снова облагает налогами, переписывает свои протоколы.
– Я прям сейчас зарыдаю, Хэнд.
– Не смешно, Ковач. Имеешь ли ты хоть малейшее представление о том, какого технологического прогресса мы могли бы сейчас достичь, если бы не этот намордник? Ты знаешь, какая у нас была скорость во времена диаспоры?
– Читал.
– В области астронавтики, криогеники, биологии, искусственного интеллекта, – перечислял он, загибая пальцы. – За десять лет мы достигли столько, что хватило на столетие. Глобальный тетраметовый приход для всего научного сообщества. И всему этому положили конец протоколы Протектората. Если бы нас не остановили, мы бы уже открыли сверхсветовые путешествия. Сто процентов.
– Ну, сейчас-то легко говорить. Мне кажется, ты опускаешь кое-какие неудобные исторические детали, но не суть. Ты хочешь сказать, что Протекторат изменил для вас протоколы только для того, чтобы вы по-быстрому выиграли эту войну?
– По сути, да, – он неопределенно покрутил руками. – Неофициально, разумеется. Так же неофициально, как присутствие всех этих протекторатских дредноутов возле Санкции IV. И неофициально каждый член Картеля имеет неограниченные полномочия во всем, что касается военных технологических разработок.
– И то, что там копошится на холме, это они и есть? Результат неограниченных полномочий?
Хэнд сжал губы:
– УКЖЦ. «Умная» система нанобов с ультракоротким жизненным циклом.
– Звучит многообещающе. И что же она делает?
– Не знаю.
– Ой, ну знае…
– Нет, – он склонился вперед. – Я
– ОАН? Обосраться, какое миленькое названьице. Это оружие?
– Разумеется.
– И как оно работает?