Сломленный рыцарь

– Пожалуйста… – Она прочистила горло, неловко хихикая. – Пожалуйста, не заставляй меня умолять. Я знаю, что ты пока ничего не чувствуешь, но я – да. Я чувствую это. Что-то есть. А Луна скоро вернется в Северную Каролину. А это не те обстоятельства, где вы сможете разобраться, что между вами двумя.

Аргументы верные, но я не думаю, что было бы правильно обманывать ее.

Дело в том, что Поппи практически умоляет, чтобы я обманул ее, а у меня сейчас происходит слишком много дерьма, чтобы собраться с силами и оттолкнуть. Она умоляет о том, чтобы быть ради меня, и она такая же сирота, как и я, так что я не могу отказать ей в сомнительном удовольствии. Она удобная. Плюс мне больше не придется притворяться, что я кого-то трахаю. Теперь у меня есть устойчивая платформа.

– Я понял, о чем ты говоришь, но из меня дерьмовый парень, – я дал последний шанс. – Я изменил тебе. Прямо на твоих глазах. Я не хотел делать тебе больно, но сделал.

– Нет. Я знаю. Это просто… – Она огляделась и пожала плечами. – Я видела выражения ваших лиц. Луна не собирается позволять тебе целовать ее снова. Она пожалела об этом. Я хочу этого, я готова рисковать.

Что она видела? Луна пожалела? Моя кровь вскипела в венах.

– Ты пожалеешь об этом, – тихо сказал я.

Она улыбнулась, встала и подошла, присев ко мне на колени и обняв за шею.

– Я не королева, ты знаешь, – хрипло сказала она, ее взгляд упал на мои губы. – Ты можешь трогать меня, когда захочешь.

Я прижался к ней губами и попытался утонуть в ее красоте, даря ей сладкую ложь в качестве опоры.

– Ты королева. – Я стер поцелуй Луны с губ, заменив его сладкими, мягкими лепестками Поппи. – Ты моя королева.

* * *

Когда на следующее Рождество пришло очередное письмо, очевидно, нарушающее мою просьбу, я сжег его на заднем дворе и отправил Дикси видео.

Найт: Удивительно, что за шило попало тебе в зад? Ты цепляешься за все как какая-то шлюха. Запиши в своей голове: мне не интересно.

Это больше всего впечатляло меня в Воне. Быть мудаком невероятно сложная работа.

– Ты пахнешь пеплом, – заметил папа, когда мы приглаживали волосы перед позолоченным зеркалом.

Два павлина в костюмах от Китон Омбре – это одна из тех редчайших вещей за последний год, когда мы что-то делаем вместе; это не осталось незамеченным. До того, как маме отказали в трансплантации легких, мы еще надеялись и были близки. Мы проводили много времени вместе. Сейчас – нет.

– У тебя все нормально? – Он оторвал взгляд от своего отражения, наблюдая боковым зрением за мной. Двумя пальцами я нанес духи от Клива Кристиана на шею.

– А ты? – я спросил обыденным тоном.

– Не уклоняйся от вопроса.

– Ты тоже.

– Ты такой невыносимый.

– Я твой, – объяснился я.

Он гордо улыбнулся. Мне нравится папа в этом образе, это заставляет меня чувствовать свою принадлежность к этому миру. К этому дому. К этой семье.

– Я работаю днями и ночами над тем, что ищу экспериментальное лечение. – Он качнул головой, указывая на маму. – Она поправится.

– Ты реально веришь в это?

– Я обязан, иначе сойду с ума.

– Не сходи с ума. Ты и так уже перешел свою черту безумия.

– Страдание – это довольно женское слово.

– Тогда ты бьешь безумием в лицо. Жестко.

– Намного лучше. – Он грустно рассмеялся, но, поймав мой взгляд в зеркале, задал вопрос: – Уже расстался с Поппи?

Я передал ему духи, взъерошив уложенные волосы.

– Она слишком молода для тебя, старик.

Снова смех. Уже без грустных ноток.

Это приятно, как в старые времена.

– Ты так и не простил Луну из-за того парня.

– Она и не просила о прощении, – признал я, делая шаг назад от зеркала, задаваясь вопросом, могу ли я ему доверять.

Мама не поняла этой части. Не думаю, что хоть одна женщина может. Папа может, хотя мы не общались несколько месяцев. Уже…

– Я не могу перестать думать о них. – Я убрал руки от волос. – Я имею в виду о нем…

– Внутри нее, – закончил отец за меня, поворачиваясь и облокачиваясь на раковину, его взгляд горел. – Ты постоянно перематываешь это у себя в голове. Как он касается ее. Как она ощущается. Как он чувствует себя в ней.

– Разрежь меня своим лезвием и вытащи это из меня.

– Я бы сделал это, но как же новая плитка на полу? – невозмутимо сказал он.

Я сделал вид, что чешу нос средним пальцем. У нас все тот же юмор четырехлеток. Он перехватил палец с уверенной улыбкой.

– Боюсь, что прозвучу старомодно… – начал он.

– Приехали. – Я закатил глаза.

– Знаешь, в чем проблема твоего поколения? Вы отказываетесь понимать, что у любви есть цена. То, что делает ее значимой, жгучей, богатой. Это стоит твоей ярости, ревности, разбитого сердца, времени, денег, здоровья… – Он остановился, зарычав от последнего слова словно раненое чудовище.

Я отвел взгляд. Наблюдать за тем, как мой отец любит мать, это как будто видеть раскрытую грудную клетку, где сердце еще бьется внутри. Слишком первобытно, слишком реально.

– Пища для размышлений – стоит ли она того? Вам придется заплатить свою плату, вот увидишь.

Я фыркнул, думая о том, что он пережил с мамой.