– Как? – Как будто со стороны прозвучал мой голос.
– Они ввели ее в искусственную кому, потому что у нее последняя стадия кистозного фиброза.
– Когда?
– Чуть раньше сегодня.
– Почему ты не сказал мне? – Мой голос превратился в крик.
– Зачем? Чтобы ты летел и весь путь думал о ней? Как ее, умирающую, подключили к аппарату искусственной вентиляции?
– Умирающую? – Я понимаю, что звучу как придурок, но ничего не могу поделать.
Чего я ожидал? Что она быстренько выйдет из этого места? Что она на коляске сама поедет к парковочному месту? Слишком поздно для пересадки легких, слишком поздно для экспериментального лечения, слишком поздно для всего.
Папа кивнул. До меня дошло, что я нужен ему, как он нужен мне. Но я не могу. Я не могу думать нормально. Я не могу даже дышать. Я кивнул, встал и вернулся назад в больницу, хлопнув стеклянной дверью. Я слышу шаги отца позади себя.
Игнорируя пять пропущенных звонков от Дикси, я пишу Луне.
Ее ответ пришел через минуту.
Бутылка виски.
Еще две таблетки успокоительного.
И одну таблетку для концентрации внимания, просто потому что мне надо быть сосредоточенным в классе, (Видите? Какой ответственный.)
Это мое основное меню на понедельник, папа посадил меня в машину к Вону и настоял на том, чтобы я поехал в школу. Я поругался с ним из-за этого. Конечно. Что еще делают дети, когда их мать в коме?
– Именно это. – Отец захлопнул пассажирскую дверь прямо перед моим лицом, игнорируя Вона и Хантера на заднем сиденье. – Это искусственная кома. Ситуация под контролем. Покажись в классе, сделай все возможное, возвращайся сюда, и мы вместе навестим ее.
Я снова открыл рот, чтобы поспорить, но сразу же закрыл, когда Хантер позади меня сказал:
– Мы позаботимся о нем, сэр.
– Хантер… – Папа сжал глаза пальцами. – Без обид, но я не доверяю тебе в этом вопросе. К сожалению, у меня полно забот. Просто езжайте.
Всю дорогу Вон косо смотрел на меня своими ледяными глазами. Я понял, что все ужасно, даже когда он старался вести себя отлично. Чувак не жалел и не ходил вокруг да около. Он шел на таран и никогда не упускал возможности ударить тебя, пока ты летел вниз.
– Не думаю, что напиваться сейчас лучший вариант. – Он жевал жвачку.
– Не думаю, что я спрашивал твое долбаное мнение, – сорвался я, прислонился головой к окну и закрыл глаза.
Хантер глубоко вздохнул позади нас. Кто-то стучал внутри моей головы, прямо по глазам.
Я почти уверен, что это Дикси.
Хантер держит мою голову над унитазом в школьном туалете. Мое лицо влажное. Волосы спадают вниз по футболке Армани. Я знаю, что это Хантер, потому что я слышу его голос, но не могу заставить себя открыть глаза.
– Отвратно умирать на унитазе. Но этот ублюдок сейчас утонет прямо в толчке.
Следующим сказал Вон.
– Мне надо отдать заявление мистеру Асталису. Тебе придется самому разгребать здесь.
– Ты урод. Что мне делать с ним?
– Просто положи его в мою тачку.
– Ты серьезно собираешься заставить его ждать в таком состоянии? – взвизгнул Хантер.
– Он сам сделал это с собой. – Я слышу равнодушие в голосе Вона. – Просто назовем это тяжелым уроком.
– Можно я просто назову тебя конченым? – хотел сказать я, но не смог. Я не могу даже губами пошевелить.
Я слышу, как Вон бросает ключи Хантеру, а тот ловит их и поднимает меня. Меня притащили, кинули в машину и пристегнули.
К тому моменту я уже понимал, что случится дальше – я опять отключился.
– Ты воняешь как дерьмо, и теперь моя тачка пахнет так же.
Я не ответил Вону.
– Отключиться в общественном туалете. Классно, Найт. Ты уже достиг дна?
– Пока нет, – прорычал я, принимая поражение. Все болит. Больше всего? Жизнь в этом кошмаре.
– Я расскажу твоим родителям.
– Они в курсе, – улыбнулся я, закрывая глаза. – И у них нет времени на это дерьмо. Но вперед. Усложни все для них. А, подожди, мой отец не способен поддержать сам себя, а мама в долбаной коме. Удачи тебе дождаться от них ответа.
Вон покачал головой.
Я засмеялся, хотя ничего смешного не было.
Если я думал, что проберусь в палату к маме и увижу, что она подключена к куче аппаратов, которые шумят, как грузовой поезд, и запрограммированы на то, чтобы помогать ей дышать, и успокоюсь, то я ошибся. Папа держал меня за одну руку, а Лев – за другую. Мы втроем смотрели. Вглядывались. Вглядывались.
Ощущение того, что это конец, буквально ощущалось в воздухе.
Не только конец для нее, но и для всех нас.
Я свыкся с мыслью, что конец света происходит прямо сейчас передо мной, с тех пор как узнал о болезни матери в раннем возрасте. Иногда я забирался в лес в горах, смотрел на окружающее меня ничто и думал – вот оно. Конец света. Прямо здесь. Или когда гремел гром, опускался туман, просачивающийся через окна. Или когда сосредотачивался на тонкой линии между горизонтом и океаном, воображая себя скользящим в это, позволяя этому всасывать меня в другое измерение.
Именно так все и ощущается сейчас: как будто ничего не будет после.
Не будет выпускного.
Футбола.
Поцелуев с Луной под одеялом.
Здесь я заканчиваюсь, и ничего не начинается.