Слон в полном смысле этого слова

Сначала Жирафа не очень беспокоило, что прихоти как не было, так и нет, но через некоторое время почему-то вдруг начало беспокоить. Беспокойство проявлялось в нём следующим образом: он слонялся по всей округе, словно был не жираф, а слон. И всё бормотал себе под нос:

– Что же это у меня никакой прихоти-то нет, а? Куда ж оно годится – без прихоти-то? Как же я дальше жить-то буду?

И в конце концов все принялись жалеть Жирафа и думать вместе с ним, какую бы такую изобрести прихоть…

– Есть одна очень хорошая прихоть: самолёт, – робко сказали ему из одних кустов.

– Самолёт? – фыркнул Жираф. – Я и без того как на самолёте! Меня от такой высоты даже подташнивает иногда.

– Тогда путешествия! Тоже хорошая прихоть, – сказали из других кустов.

– Вы, чем глупые советы давать, – устало ответил Жираф, – забрались бы вот лучше ко мне наверх да посмотрели бы отсюда вокруг! Зачем мне путешествия, когда я, не сходя с места, весь мир вижу?

– Извините, пожалуйста, – сказали из вторых кустов и замолчали.

Потом в стороне послышалось шевеление и из третьих кустов выползла Улитка.

Жираф склонил шею, чтобы получше её расмотреть, и вдруг оживился:

– А что это у Вас там, на спине?

– Мой дом, – объяснила Улитка. – Я всегда ношу его на спине: так удобнее.

Жираф погрузился в размышления, забыв даже выпрямить шею.

– Неплохо Вы это придумали! – оценил он наконец. – Пожалуй, я куплю у Вас этот дом и тоже буду носить на спине: так оно и правда удобнее.

– Но мой дом не продаётся, – пролепетала Улитка. – Он не только не продаётся – он даже и… и не отделяется от меня.

– За миллион всё продаётся и всё отделяется от всего! – убеждённо произнёс Жираф и скомандовал: – Освободите-ка помещение, гражданка!

Улитка часто-часто заморгала и на всякий случай спросила:

– Может быть, Вы с ума сейчас сошли?

– Едва ли, – после непродолжительных раздумий отозвался Жираф с высоты. – Просто у меня появилась прихоть. И я её себе позволяю, понятно?

– Не очень, – озадачилась Улитка. – Начнём с того, что позволения в данном случае надо спрашивать не у Вас, а у меня. То есть это не Вы должны позволить себе занять мой дом – это я должна позволить Вам занять его.

– Как же! – ухмыльнулся Жираф. – Я даю Вам миллион, и я же ещё должен испрашивать у Вас позволения?

– Но я не беру Вашего миллиона! – возмутилась Улитка. – И потом… как Вы собираетесь жить в моём доме – такой большой? Вы же явно не поместитесь в нём весь!

– А вот это Вас уже не касается! – совсем рассвирепел Жираф. – Прихоти не обсуждаются, на то они и прихоти.

Улитка помолчала, сколько смогла, но долго не смогла – и потому почти сразу же взорвалась:

– Вы какой-то совершенно глупый Жираф. Мой дом – моя частная собственность!

– Как это – частная? – озаботился Жираф.

– Да так! Мой дом – это часть меня, надо же понимать такие вещи! Ну… допустим, я начала бы требовать у Вас Ваше копыто или Вашу шею…

– Если бы у Вас был миллион, Вы, разумеется, могли бы начать всё это требовать, – допустил Жираф. – Но, кажется, у Вас нет миллиона.

– Ах, дело не в миллионе! – отмахнулась Улитка и направила на Жирафа рожки. – Вот я сейчас забодаю Вас насмерть, чтобы прекратить этот дурацкий разговор!

Тут Жираф впал в серьёзные размышления о том, не стоит ли ему лучше обзавестись телохранителями, если всякая улитка позволяет себе в его адрес такие угрозы.

Но Улитка уже опять уползла в третьи кусты со своей частной собственностью на спине.

А Жираф достал миллион, вслух пересчитал его и вслух же сказал:

– Вот дура! За её паршивую хибару больше никто и никогда не предложит ей миллиона… Кстати, и миллион-то мало у кого есть!

Тут он очень гордо оглядел кусты – причём не столько одни и другие, сколько третьи… но ниоткуда теперь уже не поступало никаких предложений. Оно и понятно: придумать ещё более глупую прихоть не каждому удастся!

Огурчик из Подмосковья

Огурчик не сразу стал огурчиком: никто сразу не бывает тем, кем потом становится. Сперва он был семечком, потом листочком, потом двумя листочками, потом тремя, потом цветочком был и только после этого начал становиться огурчиком – и узнал, что зовут его Огурчик и что живёт он в Подмосковье, на одной грядке в одном огороде. И что таких, как он, огурчиков, много – это он тоже узнал.

Говорил Огурчик по-русски, потому как родился-то он в Подмосковье, то есть под Москвой, а Москва – это столица-нашей-родины-и-так-далее, где все говорят по-русски… Стало быть, Огурчик всех и понимал: он и Помидора понимал, и Морковь, и даже Сельдерея понимал, а уж сельдереев-то совсем трудно понять… Но Огурчик и Сельдерея понимал.

Не понимал Огурчик только того, почему он всех понимает: сам-то Огурчик ведь не знал, что все, и он в том числе, говорят по-русски. Огурчик просто говорил как мог, и все ему отвечали как могли, а по-русски или нет – этого тут никто не обсуждал.