Слоник из яшмы. По замкнутому кругу

Полковник взял второе письмо, написанное округлым, мелким почерком на листке, вырванном из блокнота. Маргарита Арно писала:

Мои дорогие друзья!

Я была в России и пользовалась вашим гостеприимством. Не без основания у вас может сложиться впечатление, что за доверие я заплатила неблагодарностью, но это не так. Люди, представляющие собой силы реванша, использовали мою политическую близорукость и честную репутацию газеты, которую я представляла в России. Они хотели тайно передать на Запад донесение агента, скрытое под рисунком картины, купленной мною в Москве. К счастью, не знаю почему, но они были обмануты в своих ожиданиях. О покупке пейзажа подробнее вам сможет рассказать Алла Сухаревская, переводчица, работавшая со мной в России. Я видела, как этот человек, продавший картину, предъявлял паспорт, это обстоятельство, мне кажется, облегчает поимку агента и разоблачение политического преступления, невольным участником которого я стала.

Маргарита Арно (Вейзель).

Полковник дважды прочел это письмо и задумался. О каких «силах реванша» писала Арно? Ему было известно, что так называемый прелат Штаудэ один из активных деятелей «Про Руссия»[18]. Весь период войны Штаудэ был связан с гитлеровской «службой безопасности» СД через уполномоченного по делам церкви Бауэра. У Штаудэ, бывшего немецкого колониста Поволжья, была любопытная биография. В тридцать пятом году католический аббат выехал из Энгельса в Рим на съезд конгрегации восточных церквей и в Советский Союз не вернулся. Следы аббата Штаудэ теряются где-то на тайных тропах международной разведки. Перед войной Штаудэ вновь появляется на горизонте, он становится деятельным помощником иезуита Швейгеля в руководстве «Руссикумом» — Русского колледжа в Риме. Затем он перебирается в Берн, получает звание прелата и время от времени наезжает в Италию, читая в Русском колледже курс «Пропаганды шепотом».

Из задумчивости полковника вывел Алешин. Молча он положил перед Кашириным лист бумаги, исписанный, крупным, размашистым почерком. Иван Григорьевич скромничал: то, что он написал о своей встрече с французским рабочим, было интересно, а главное — точно во всех деталях.

Полковник едва успел оформить Алешину пропуск, как позвонил Лозовой и сообщил о том, что Леонозов находится в управлении,

Неожиданный вызов взволновал Леонозова. Засунув руку в карман, он ногтем проводил по зубцам лежащей в кармане расчески и, не поднимая головы, рассматривал кончики своих ботинок.

— Обживаетесь? — спросил полковник, указав на кресло впереди стола.

— Помаленьку обживаюсь… — тихо сказал он. — Трудно, товарищ полковник, и как-то непривычно спокойно. Словно всю эту жизнь там, на Западе, я был в пути… — Он поднял голову и посмотрел собеседнику прямо в глаза.

— Мы побеспокоили вас, Вячеслав Георгиевич, по важному делу, «Макс» — вот кто нас интересует. Прошу вас еще раз рассказать мне все, что вам известно об этом человеке.

— Мое знакомство с ним было кратким, — сказал Леонозов. — Мы встретились в Мюнхене на аэродроме незадолго до вылета. Говорить друг с другом мы не имели возможности, это было запрещено. Сначала нас сопровождал майор Стенли, американец; позже немец, бывший эсэсовец Якоб Рейнгольд, по кличке «Дядя». Только в самолете нам удалось немного поговорить. Узнав о том, что я из числа так называемых «перемещенных лиц», он презрительно бросил: «Дипист!» Сам он родился в Гамбурге, его мать русская балерина, эмигрантка, отец немец, шофер такси. Два года он специально готовился, совершенствовался по русскому языку. Кличка его «Макс». Это, пожалуй, все, что мне о нем известно.

Полковник разложил перед Леонозовым на столе несколько фотоснимков и спросил:

— Скажите, Вячеслав Георгиевич, нет ли среди этих фотографий «Макса»?

Бросив беглый взгляд на фотографии, Леонозов взял снимок «Жаркова», внимательно рассмотрел его и положил перед полковником.

— Вот это фотография «Макса».

— Вы не ошибаетесь? — спросил полковник.

— Нет, — уверенно сказал он. — Я хорошо запомнил его лицо.

ПРЕСТУПЛЕНИЕ НА ЛЕСНОЙ УЛИЦЕ

В то мгновение, когда за Вильгельмом Праццихом захлопнулась дверь, Мерлингом овладело безотчетное чувство страха.