Слониха-пациентка

Я нашел этого скорпиона на закате того дня, когда после девяти лет работы по контракту в Эмиратах я решил, что этого более чем достаточно для моей зоологической практики. Там у меня был своеобразный ритуал: каждый вечер я въезжал на вершину горной цепи Джебел-Хафит, подгадывая так, чтобы оказаться на месте ровно в шесть часов вечера. В этот час последние лучи солнца далеко разливаются по долине, бывшей когда-то дном моря; его пересекает сухой разлом, искрившийся странным образом из-за некоего катаклизма, случившегося в земной коре. Блестящее небо переливается акварельными тонами — розовым, точно перья фламинго, коралловым и перламутровым, — а далеко-далеко простираются затененные дюны и моря бледного песка, точно на старинной гравюре-сепии. Кругом тишина, лишь ветерок легонько поглаживает скалы. Сюда не доносятся призывы муэдзина на четвертую молитву. Если поставишь в магнитофон кассету с записью духовной музыки Телемана^[16] и включишь на полную катушку, то звук, отражаясь эхом от горных пиков, будет самым подходящим аккомпанементом одной из самых величественных на земле картин… Но проходит пятнадцать минут — и кончен волшебный бал: с востока, со стороны Омана, надвигается лиловая тень.

В этот вечер я шел по усыпанному камнями хребту и шутя пнул носком ботинка булыжник, сиявший на солнце, точно гигантский самородок валлийского золота. Он откатился и — открыл притаившегося под ним скорпиона. Тот мигом принял боевую позу, выгнув жалящий хвост над брюхом. Что и говорить, такова вся жизнь в Аравии — только и жди какого-нибудь подвоха или коварства на фоне кажущегося спокойным пейзажа! Как привольно чувствуешь себя здесь, на вершинах — любуйся лучами скудеющего света да читай на память строки певца пустыни — старика Хайяма! И как горестно там, внизу, биться как рыба об лед, пытаясь помочь коллекциям диких животных в Эмиратах — когда каждый старается тебе помешать!

Арабов-бедуинов, живущих прежней кочевой жизнью в глубинах пустыни, становится все меньше. Нефть принесла несказанные богатства, вознесла к небесам этажи городов и мегаполисов с телевизорами и кондиционерами, прочертила пустыни лентами шоссе с салонами «мерседесов» и подарила аборигенам легкую, беззаботную жизнь. Где они, прежние туземцы с их сезонными миграциями, хитроумными кодексами чести и гостеприимства, аскетической диетой из верблюжьего молока и фиников, к которым иногда добавляются такие деликатесы, как саранча или мясо ящерицы-варана, с их набегами и усобицами? Они почти совсем исчезли, оставшись только в записках Бертона, Филби и Тезингера; от их бывшей сути осталась только шелуха. Осталась тень традиций, медленная жестикуляция, размеренный образ жизни — но субстанция исчезла.

Когда я охотился с шейхом Саид ибн Танун, я имел счастье познакомиться и провести время с немногочисленными, остающимися истинно кочевыми племенами бедуинов. У них, как и у многих поколений их предков, родной дом — жгучая голая пустыня, а прирученные животные и ритм их жизни определяют их собственный образ бытия. Сидя у костра и попивая теплое верблюжье молоко из общей чаши, я узнавал вещи, которых не встречал даже в самых мудреных книгах о болезнях верблюдов и использовании экзотических животных в хозяйстве, — как, например, старинный ветеринарный учебник британской армии, который достался мне от моего бывшего партнера по Рочдейлу Нормана Уиттла и который доверительно сообщает, что верблюды «под огнем менее подвержены панике, чем другие животные», что у суданских племен «имеется по крайней мере семь пород верблюдов» и что в афганской кампании «требовалось положить три прочные доски, чтобы верблюды могли пересекать канавы».

Какой-нибудь седобородый бедуин вроде Мубарака или Ибрагима рассказывал мне о чудесных стадах белых верблюдов племени Дхафир в Кувейте, о самых изящных верблюдах во всей Аравии — «батинья» на побережье Эмиратов. Старец Ибрагим взял меня за руку и повел в пустыню — показать траву насси и куст арфаи, который, по его словам, для верблюда лучше любой другой еды, даже «западных съедобных камней» — так он называл сухой корм, который ему показывали, когда он побывал в Абу-Даби.

— Расскажи мне о больных верблюдах, — сказал я Ибрагиму, закусывая мясом козла, изжаренного в мою честь.