Слоновая кость

– Ну класс, то есть это моя вина, что ты меня поцеловал, потому что соблазнила тебя своим слишком привлекательным на мою беду телом. – Себастьяна не тронул едкий тон. – Знаешь? На секунду подумала, что, возможно, ты разглядел нечто за моей гребаной идеальной внешностью, которая сводит всех с ума. На секунду ожидала услышать из твоих уст то, что действительно имеет смысл, но не ту ересь, что только что выдал. Видимо, вы, парни, и вправду думаете тем, что у вас ниже пояса.

– А чего ты ожидала? Признания в любви, как в романчиках, которые читаешь? Не веди себя как ребенок!

Вскочила с места, не в силах поверить в то, что он только что сказал. Откуда, черт возьми, он знает, какие я книги читаю и какое отношение они имеют к тому, что произошло? Он назвал меня ребенком?

– Взять бы эту чашку да запульнуть тебе в голову, чтобы молоко и мед растеклись по твоей физиономии. Но, поскольку не хочу давать больше поводов называть меня ребенком, просто скажу, что ты бесчувственный придурок, и хотя то, что произошло вчера, было прекрасно, знаю сотню парней, которые будут только рады проводить со мной свободное время. Парней, которые не сбегут, поджав хвост, как ты прошлой ночью.

Дожидаться ответа не стала. Схватила сумочку и ключи и выскочила за дверь. Себастьян последовал за мной. Когда завел машину, села сзади. Не хотела, чтобы он видел, как больно он меня задел, тем более что к глазам предательски подступали слезы. Он унизил меня. Надеялась, что больше никогда в жизни не почувствую себя объектом мужского вожделения, но это снова случилось. Но истинную боль причиняло другое: Себастьян оказался таким же, как все. За красивой внешностью он даже не попытался увидеть меня настоящую.

Следующие два дня и слова ему не сказала. Не хотела его видеть. Боль от сказанного не утихала, и я снова и снова проживала этот момент, когда он подходил слишком близко или сталкивалась с ним, стоило выйти из комнаты.

В среду утром все же пришлось прервать молчание. У меня была ужасная ночь: дурно себя чувствовала и к тому же промерзла до костей. Полагаю, когда Себастьян заметил, что не выхожу из комнаты, чтобы позавтракать и отправиться в университет, забеспокоился.

Он постучал в дверь, проигнорировала его и отвернулась, еще плотнее укрывшись одеялом.

– Марфиль?

«Да, так меня зовут, идиот».

– Ты собираешься в университет?

– Нет, – попыталась закричать я, но скорее прохрипела.

Думаю, он меня услышал, потому что больше не беспокоил. До позднего вечера, когда снова постучался и, не получив ответа, вошел, не дожидаясь приглашения.

– Уходи, я не разрешала входить.

– Ты торчишь здесь почти двадцать четыре часа, не позавтракала и не вышла на обед. Что с тобой?

– Ничего, – прорычала из-под одеяла.

Поняла, что он приближается, сквозь одеяло услышав стук его ботинок по паркету. Он осторожно потянул за одеяло, и даже от этого простого прикосновения не смогла удержаться от стона боли. Себастьян дотронулся до моей руки.

– Ты вся горишь.

Я не хотела даже двигаться, и все, чего желала – чтобы он оставил меня в покое. Это была обычная простуда. Зачем он пришел изображать заботливого друга?

– Попробуй встать.

– Уходи, Себастьян. Никто не просит тебя заботиться, будто я тебе небезразлична.

Он меня не слушал. Застал врасплох, когда спустил воротник пижамы, воспользовавшись тем, что я лежала на животе.

– Черт, Марфиль, у тебя инфекция.

– Что? – слабо прохрипела я.

– Гребаная татуировка.

– О чем ты? – возмущенно запротестовала, отодвигая его слабым движением. – Мазала три раза в день, как мне и сказали.

– Ну, значит, делала это не очень хорошо. Вызываю врача.

– Даже не думай. Оставь меня в покое.

Когда ушел, попыталась снова заснуть. Возненавидела его, когда услышала звонок входной двери и вскоре после этого кто-то вошел в комнату. Себастьяну хватило порядочности зажечь только ночник на тумбочке.

Чувствовала себя ужасно…

– Добрый вечер, мисс Кортес. Я доктор Роквуд.

Пришлось собрать все силы, чтобы выпрямиться. Села на кровати и в полутьме разглядела двоих: врача, мужчину не старше пятидесяти лет, и позади него – с обеспокоенным выражением на лице, какого не видела раньше, – Себастьяна, который не отводил глаз от моего лица.

– Ваш друг сказал, что вы сделали татуировку и началась инфекция.

– Он мне не друг.

Врач проигнорировал мои слова и принялся рыться в портфеле. Дал градусник и велел положить его под мышку.

– Пока ждем, пожалуйста, повернитесь, нужно осмотреть татуировку.

Сделала, как попросили, и врач приподнял верх пижамы. Врач и Себастьян оба ахнули так, что у меня волоски встали дыбом.

Электронный градусник пискнул: достав его и увидев, что у меня температура за сорок, начала разделять их беспокойство.

– Температура очень высокая.

– Это все-таки инфекция?

– И очень серьезная, мисс Кортес. Вы должны немедленно начать принимать антибиотики. Следует обратиться в больницу, с таким состоянием вас, вероятно, поместят как минимум на один день, пока не пройдет лихорадка.

– Что? Об этом и речи быть не может.

– Марфиль, черт возьми. Просто делай, что тебе говорят.