Слова через край

По воскресеньям, если погода была хорошая, они всей семьей выходили на прогулку и по дороге то и дело протягивали прохожим руку. Маленький Нин очень смешил женщин, когда просил жалобно: «Подайте милостыню, подайте милостыню».

На площади Таб всегда становился метрах в двадцати от Тико. Кто шел с севера, вначале натыкался на Тико, а кто шел с юга — на Таба. Я ни разу не видел, чтобы один и тот же человек давал милостыню обоим, за исключением одного робкого молодого человека. Тико, по натуре очень злобный, часто небрежным жестом опускал в карман монету, но это была уловка, чтобы досадить сопернику. Однажды он подбросил в воздух сверкающую серебряную монету, в другой раз начал хныкать и таким манером собрал вокруг себя толпу. Но как-то раз Таб, едва стемнело, направился домой и, проходя мимо Тико, хотел крикнуть ему: «Каналья!» И тут его осенило: он бросил в черную шляпу Тико монету и, приободрившись, продолжал свой путь.

Ночью Табу приснился чудесный сон: его младший, Нин, сидит в кресле на углу улицы. Нин стал толстый, розовощекий, на груди у него золотая цепь, и все прохожие бросают в его новую шляпу серебряные монеты, куда более крупные, чем монета Тико.

Мы спустились на широкую просеку. Небо потемнело, и в тучах проносились огромные черные птицы.

— Тучи в трауре, — сказал я; этот красивый образ навеяли черные крылья странных птиц.

Несколько минут мы молчали. Наконец мой проводник сказал:

— Так называемый траур — кажется ли он вам разумным установлением?

— Поскольку это — установление, то и оно подвержено влиянию времени, — ответил я. — К примеру, прежде люди одевались во все черное, и стоило это тьму денег, пожалуй даже больше, чем сами похороны. Потом некоторые стали лишь нашивать широкую черную полоску на рукав. Теперь же распространился иной обычай — тоненькая черная нашивка на лацкане пиджака и обшлаге пальто. Это новшество мне нравится, оно делает траур доступным даже беднякам, у которых есть либо пиджак, либо пальто.

Глава седьмая

— Тсс, мы добрались, — прервал меня мой спутник.

Мы очутились в большой сырой пещере. Луч света проникал через дыру в потолке и в щель маленькой дверцы.

— Ведите себя непринужденно, не то они поймут, кто вы такой на самом деле, и горе мне тогда…

В огромном внутреннем дворе было полно призраков. С высокой скалы за ними надзирал дьявол.

— Это лжецы, — объяснил мне мой знакомый.

Мне казалось, будто взгляды всех устремлены на меня. И чтобы выглядеть непринужденно, я принялся свистеть.

— Кто свистит? — рявкнул дьявол, с силой взмахнув бичом.

У меня от ужаса волосы встали дыбом. Никто не ответил.

— Может, это я? — грозно спросил дьявол, скрежеща зубами.

— Я свистел, — выкрикнул кто-то.

— Нет, я, — вмешался другой.

Минуту спустя весь двор огласился воплями: «Это я, это я, это я».

Дьявол, раздавая удары бичом направо и налево, быстро восстановил спокойствие.

— Как приятно, — шептали призраки-лжецы.

Я спросил у одного из них:

— Сколько будет два плюс два?

— Тридцать семь, — ответил тот.

Я надавал бы ему пощечин, если б мой проводник не бросил на меня суровый взгляд, напоминая о своем предостережении.

— Простите, — обратился мой спутник к тому же призраку, — чтобы попасть к чревоугодникам, надо свернуть направо или налево?

— Налево, — любезно ответил призрак.

Мы оба свернули направо.

Чревоугодников держали взаперти в просторных комнатах, облицованных бледно-розовой эмалью. Посреди каждой комнаты в величественном беспорядке громоздились печенье, пудинги, мороженое. По трубам из хрусталя, изящно обрамлявшим горы яств, ручейками с тихим журчанием, словно вода в луговой траве, текли виноградные вина и наливки. Над яствами облаком плыл белый дымок, и альпийский ветер, пахнущий соломой, шевелил листву свисавшего с потолка дерева, которое было усыпано разноцветными персиками.

Бедняги, обреченные на муки, столпились вокруг чудесных кушаний и таращили на них широко раскрытые глаза. А тем временем черти жадно, с радостным мычанием набивали себе утробы. Один из них, хлопнув себя по животу, воскликнул:

— Вот он — настоящий рай!

Кто-то из призраков предложил одному черту:

— Хотите пари на оплеуху, что я за пять минут съем сто слоеных пирожных?

— Шиш тебе, — ответил тот.

Я на цыпочках удалился. В сердце у меня была тоска, а рот наполнился слюной.

Мы торопливо прошли через множество большущих комнат, но ничего нового не увидели. И вот в последней комнате мы оба остановились с отвисшими от изумления челюстями — тут шел пир горой. И усопшие, и стражники беседовали самым милым образом. Внезапно один из чертей влез на горку бисквитов и закричал:

— Требуем еще одну историю!

Шум мгновенно утих, и все легли на землю. Стоять остался лишь странный тип, который с улыбкой произнес:

— Я расскажу вам об очень важных открытиях в жизни планет. — Затем он с необычайной быстротой проглотил дюжину устриц. Все слушатели заулыбались, кто слегка, а кто и во весь рот, кто-то даже тихо хихикнул.

Мой спутник собрал все интересующие нас сведения.