Читаем Слова потерянные и найденные полностью

Во-первых, что перед нами осознанный эпатаж. Эпатаж — очень старый прием, его изобрели не сегодня и не вчера, а, кажется, «еще древние греки» или «уже древние греки» (еще один мем, знакомый всем, кто учился в школе). Традиции эпатажа бережно поддерживали английские денди, Пушкин, ходивший с длинным ногтем, Лермонтов, который вызывающе вел себя в светском обществе. Своими эпатажными выходками славились и Игорь Северянин, и футуристы во главе с Маяковским, Александром Крученых и Велемиром Хлебниковым. Прелесть эпатажа состоит в том, что тот, кто негодует, попадает в ловушку — демонстрируя ожидаемую реакцию, свою узколобость и отсутствие чувства юмора.

Во-вторых, жаргонные слова в принципе маркируют собой неформальное общение, то, что человек является «своим среди своих» и ему нет нужды казаться умнее или утонченнее, он всем и так известен, он уже получил должный статус, симпатию и доверие.

В-третьих, неграмотное написание парадоксальным образом должно подчеркивать, что автор настолько твердо знает, «как надо правильно», что не боится написать неправильно. (Кронгауз отмечает, что для того, чтобы пользоваться падонкоффским жаргоном, «надо быть не только очень грамотным человеком, но и очень внимательным и педантичным».) Кроме того, он уверен, что его собеседник: 1) поймет смысл его послания, 2) уловит иронию (которую вообще-то очень сложно уловить на письме, если не ставит соответствующие смайлики).

В-четвертых, жаргонные слова восполняют некоторый дефицит эмоций в «высоком стиле». Литературная речь может показаться немного холодной, там принято называть эмоции, а не показывать. Неслучайно поэты Серебряного века, такие как Пастернак, Маяковский или Марина Цветаева, тоже стремились расшатать традиционный синтаксис, именно для того, чтобы выпустить эмоции на свободу.

Нам с вами далеко до гениальности словотворчества Цветаевой или Пастернака (да и до силы их эмоций, если на то пошло), но мы тоже что-то чувствуем и порой хотим этими чувствами поделиться. И в этот момент мы можем прийти к выводу, что фраза: «Я хочу эти туфли вотпрямщас» звучит эмоционально насыщеннее, чем «Я хочу эти туфли прямо сейчас» и «Я хочу купить эти туфли сейчас», а выражение «я его просто люблюнимагу» сочетает в себе как признание силы чувств, так и иронию над этими чувствами, в отличие от вполне серьезного признания «я не могу не любить его».

Интересно, что сказал бы, к примеру, мастер сарказма Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин, если бы ему довелось прочесть один из текстов падонкафф. Например, вот этот, процитированный Кронгаузом.

МЕНЕСТЕРСВО АБРОЗАВАНИЙА

ПРЕКАС 116 ОТ 28 АКТИБРЯ 2005

(О РИФОРМИ РУСКАВА ЙАЗЫКА)

ФСВЯЗИ С ПЛАНОВЫМ САКРОЩЕНИЕМ ФЕНОНСИРАВОНИЙА АБРОЗАВАННИЙА И ИСТЕСТВЕННОЙ ЫВАЛЙУЦЫЕЙ РУСКАВА ЙАЗЫКА ПРЕКАЗЫВАЮ:

1. ФСЕ ПРАВЕЛА РУСКАЙ АРФАГРАФИИ И ГРОМАТЕКИ — В БОБРУЙСК

2. ФСЕ УЧЕПНИКИ РУСКАВА ЙАЗЫКА И ЛЕЙТЕРОТУРЫ — ФТОПКУ

3. ФСЕМ УЧЕТИЛЯМ РУСКАВА ЙАЗЫКА И ЛЕЙТЕРОТУРЫ ШКОЛ И ВУЗОВ — ВЫПЕТЬ ЙАДУ

4. ДОЛЬНЕЙЖЕЕ РОЗВИТЕЕ РУСКАВА ЙАЗЫКА ПАРУЧИТЬ ЭНСТЕТУТАМ НИИ… И НИИ…

5. ФСЕ ПИШУТ КАК ИМ ХОЧЕЦЦА И ПРУЦЦА

МЕНИСТР АБРОЗАВАНИЙА, АЦЦКИЙ СОТОНА ___________ /УДАФФ КОМ/

Так возмутился бы Салтыков-Щедрин или улыбнулся?

Но оба эти «языка» уже можно назвать «условно мертвыми», мода на них прошла, и теперь его употребляет только ограниченная группа интернет-пользователей, и то больше по старой памяти.

И еще. (Или, если угодно, «исчо».) Падонкаффский жаргон — это далеко не первая попытка «расщепления или убийства языка», характерно, что каждую из таких попыток язык с завидной толстокожестью не замечает, потому что его главная задача — помогать обмениваться мыслями, а все языковые эксперименты если и помогают этому, то в очень узком сегменте. Вы вряд ли скажете продавцу в магазине: «Прадай мне малака, жывотнае!» А он вряд ли вам ответит: «Лол. Кек». Потому что ваша задача сделать заказ, а его задача — выполнить его. А вот услышать «Лол, кек», от вашего сына-подростка, который не настроен сейчас выслушивать ваши нотации, вполне реально, но это не проблема «порчи языка».

* * *

Но одновременно с осознанной порчей языка нельзя не заметить стремления к его очищению и «возвращению к Розенталю». Это стремление принимают в современном интернете самые разные формы. Здесь и грозная группировка граммар-наци, деятельность которой описана (скорее всего, не без активного участия самих «героев») в такой, к примеру, фейковой новости, опубликованной однажды в уже далеком 2010 году на сайте smixer.ru:

Перейти на страницу:

Все книги серии Русский без ошибок

Похожие книги

Литература как жизнь. Том I
Литература как жизнь. Том I

Дмитрий Михайлович Урнов (род. в 1936 г., Москва), литератор, выпускник Московского Университета, доктор филологических наук, профессор.«До чего же летуча атмосфера того или иного времени и как трудно удержать в памяти характер эпохи, восстанавливая, а не придумывая пережитое» – таков мотив двухтомных воспоминаний протяжённостью с конца 1930-х до 2020-х годов нашего времени. Автор, биограф писателей и хроникер своего увлечения конным спортом, известен книгой о Даниеле Дефо в серии ЖЗЛ, повестью о Томасе Пейне в серии «Пламенные революционеры» и такими популярными очерковыми книгами, как «По словам лошади» и на «На благо лошадей».Первый том воспоминаний содержит «послужной список», включающий обучение в Московском Государственном Университете им. М. В. Ломоносова, сотрудничество в Институте мировой литературы им. А. М. Горького, участие в деятельности Союза советских писателей, заведование кафедрой литературы в Московском Государственном Институте международных отношений и профессуру в Америке.В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Дмитрий Михайлович Урнов

Биографии и Мемуары / Литературоведение / Документальное