– Хорошо. Чтобы добиться успеха на равнинах, нам понадобятся осколочники – и еще потребуется верность как можно большего числа великих князей, которые последуют за мной. Сосредоточь усилия на осколочниках из фракции, лояльной Садеасу, и победи их как можно более зрелищно. Я отправлюсь к великим князьям, хранящим нейтралитет, и напомню о клятве исполнить Договор Отмщения. Если мы сумеем забрать осколки у тех, кто следует за Садеасом, и использовать их, чтобы закончить войну, то серьезно продвинемся на пути к тому, о чем я твердил все это время: единство – необходимое условие для возрождения величия Алеткара.
Адолин кивнул:
– Будет сделано.
52
В небо
Каладин шагал по ночным Расколотым равнинам, проходя мимо зарослей сланцекорника и лоз, над которыми, точно мошкара, кружились спрены жизни. В низинах все еще виднелись лужи после вчерашней Великой бури, и вода в них была густой от крема. Растения жадно ее пили. Слева шумели военные лагеря, охваченные буйной деятельностью. Справа… тишина. Только бесконечные плато.
Когда он был мостовиком, солдаты Садеаса не останавливали его, если он шел в эту сторону. Что искать человеку там, на равнинах? Вместо этого Садеас выставлял дозорных по периметру лагеря и у мостов, чтобы рабы не могли спастись бегством. Что их ждало? Спасение, которое они нашли в глубоких ущельях.
Каладин повернул и прошел вдоль одной из расщелин, миновав солдат, дежуривших у мостов, с дрожащими на ветру факелами. Дозорные отдали честь, завидев его.
«Здесь», – подумал Кэл, пробираясь по одному из плато. Военные лагеря слева от него лучились светом, которого хватало, чтобы узнать окрестности. На краю ущелья он нашел место, где как-то ночью, много недель назад, повстречал королевского Шута. То была ночь решений, ночь перемен.
Каладин подошел к обрыву, глядя на восток.
Перемены и решительность. Он бросил взгляд через плечо. Дозорные остались далеко, и теперь его никто не видел. С поясом, тяжелым от мешочков со сферами, Каладин шагнул в пропасть.
Шаллан не понравилось в лагере Садеаса.
Здесь даже воздух отличался по сравнению с лагерем Себариаля. Он вонял, и еще в нем ощущался запах отчаяния.
Выходит, у отчаяния есть запах? Она подумала, что может его описать. Вонь пота, дешевой выпивки и крема, от которого не очищали улицы. Все это клубилось над плохо освещенными дорогами. В лагере Себариаля люди ходили группами. Здесь они сбивались в стаи.
В лагере Себариаля пахло пряностями и ремеслами – новой кожей и время от времени домашним скотом. В лагере Далинара – политурой и маслом. Там повсюду обнаруживались люди, которые делали что-нибудь полезное. Теперь в лагере Дома Холин слишком мало солдат, но каждый носил свою форму, словно она была щитом от наступившего хаоса.
В лагере Садеаса люди в форме разгуливали в расстегнутых мундирах и помятых брюках. Девушка проходила мимо таверн, и везде царил шум и гам. Возле некоторых ошивались женщины, демонстрируя, что это не просто таверны. Публичные дома были, конечно, в каждом лагере, но здесь они выглядели более вызывающе.
Она повстречала меньше паршунов, чем видела в лагере Себариаля. Садеас предпочитал обычных рабов: мужчин и женщин с клеймом на лбу, которые сновали повсюду, не поднимая глаз и не разгибая спин.
По правде говоря, она ожидала увидеть подобное во всех лагерях. Шаллан читала хроники военных лагерей и знала о маркитантах, о проблемах с дисциплиной. О вспышках гнева, о том, как ведут себя мужчины, привыкшие убивать. Возможно, ей стоило удивляться не тому, какой у Садеаса ужасный лагерь, а поражаться, что остальные выглядят иначе.
Шаллан поспешила вперед. Она надела лицо темноглазого юноши и спрятала волосы под шапку. На руках у нее были плотные перчатки. Даже в мужском облике она не собиралась разгуливать с обнаженной защищенной рукой.