Снаружи опять гоготнул Газ. Оба заняли места охранников сзади, в верхней части экипажа, а Эн присоединился к кучеру спереди. Это был самый настоящий экипаж, запряженный лошадьми и со всем, что полагается. Шаллан сначала почувствовала себя неудобно, попросив им воспользоваться, но Палона лишь рассмеялась.
— Бери все, что хочешь! У меня есть свой, а если экипажа Тури нет на месте, у него появится отличный предлог не поехать, когда кто-то попросит его о визите. Он любит такие вещи.
Когда кучер тронул лошадей, Шаллан опустила другую оконную шторку и достала папку с набросками. Узор ждал на первом листе чистой бумаги.
— Теперь выясним, — прошептала Шаллан, — на что мы способны.
— Захватывающе! — воскликнул Узор.
Она достала из мешочка сферы и вдохнула немного штормсвета. Затем выдохнула его перед собой, пытаясь придать ему форму, смешать его.
Ничего.
Далее Шаллан попыталась удержать перед мысленным взором конкретное изображение — саму себя, но с небольшим отличием: черные волосы вместо рыжих. Она выдохнула штормсвет, и теперь он заклубился вокруг нее и на мгновение завис. Но снова исчез.
— Глупость какая-то, — тихо произнесла Шаллан.
Штормсвет утекал сквозь ее губы. Она начала делать набросок себя с темными волосами.
— Какая разница, нарисую я образ сначала или нет? Карандаши даже не передают цвет.
— Это не должно иметь значения, — пояснил Узор. — Но для тебя имеет. Я не знаю почему.
Шаллан закончила рисунок. Он был очень простым — не передавал черт ее лица, только волосы, все остальное оставалось нечетким. Тем не менее когда в этот раз она использовала штормсвет, образ пристал, и ее волосы почернели.
Шаллан вздохнула, с ее губ потек штормсвет.
— Как мне заставить иллюзию развеяться?
— Прекрати ее подпитывать.
— Как?
— Откуда мне знать? — спросил Узор. — Ты у нас специалист по питанию.
Шаллан собрала все свои сферы — некоторые теперь потускнели — и выложила их на сидение напротив, вне досягаемости. Они находились недостаточно далеко, потому что, как только заканчивался ее штормсвет, инстинкты, о существовании которых девушка не подозревала, заставляли ее вдохнуть снова. И свет устремлялся через весь экипаж в нее.
— У меня довольно неплохо получается, — кисло сказала Шаллан, — учитывая, что я начала заниматься совсем недавно.
— Недавно? — сказал Узор. — Но впервые мы...
Она перестала слушать, пока он не закончил.
— Мне действительно нужно найти еще одну копию «Слов сияния», — заметила Шаллан, начиная новый рисунок. — Может быть, там сказано о том, как рассеивать иллюзии.
Она продолжила работать над следующим рисунком, портретом Себариала. Шаллан сохранила
Она позволила работе поглотить себя. Знакомый звук карандаша, скрипящего по бумаге, сосредоточенность на созидании. Красота существовала повсюду. И создать произведение искусства означало не поймать ее, а стать ее частью.
Когда Шаллан закончила и выглянула в окно, оказалось, что они достигли Пика. Она подняла набросок, изучая его, затем кивнула себе. Удовлетворительно.
Она попыталась создать образ с помощью штормсвета, выдохнув большое его количество. Свет немедленно оформился, превратившись в Себариала, сидящего напротив нее в экипаже. Кронпринц находился в той же позе, что и на ее наброске: вытянув руки, чтобы отрезать еды, не попавшей в образ.
Шаллан улыбнулась. Детализация превосходна. Складки на коже, отдельные волоски. Она их не вырисовывала — ни один набросок не смог бы охватить все волоски на голове, все поры на коже. В ее образе все эти подробности были, так что он не воссоздавал в точности то, что она нарисовала, — рисунок стал фокусом. Моделью, из которой оказался построен образ.
— М-м-м, — прогудел Узор удовлетворенно. — Эта ложь одна из твоих самых правдивых. Прекрасно.
— Он не шевелится, — ответила Шаллан. — Никто не примет его за что-то живое, его поза выглядит неестественной. Глаза безжизненные, грудь не поднимается и не опускается с дыханием. Мускулы не двигаются. Образ детальный, но выглядит как статуя, которая также может быть детальной, но, тем не менее, мертвой.
— Статуя из света.
— Я не говорю, что она не впечатляет. Но образы будет гораздо труднее использовать, если я не смогу вдохнуть в них жизнь.
Как странно, она чувствовала, что ее наброски были живыми, а это создание — гораздо более реалистичное — мертвым.