Слова сияния

— Твой отец медленно разрушает вашу семью, — проговорил посланник. — Твой брат оказался прав на его счет. Он ошибался во всем остальном.

— Например, в чем?

— Смотри.

Мужчина кивнул в сторону повозок. Шаллан находилась как раз в том месте, откуда через окно было видно, что происходит в их экипаже. Она прищурилась.

Внутри Виким склонился и писал что-то карандашом, который вытащил из оставленной ею сумки. Он решал математические задачки, которые она принесла.

Он улыбался.

Ее охватило тепло. Тепло, как яркое сияние, как радость, испытанная ею раньше. Так давно. До того, как все пошло наперекосяк. До смерти матери.

Посланник прошептал:

— Два слепца, ожидающие конца эпохи, размышляли о красоте. Они сидели на вершине утеса, высоко над землей, и ничего не видели.

Шаллан посмотрела на него.

— А?

— «Можно ли отнять красоту у человека?» — спросил один у другого.

«Ее отняли у меня, — ответил второй. — Ибо я не могу ее вспомнить».

Этот человек ослеп после несчастного случая в детстве.

«Каждую ночь я молюсь Всевышнему, чтобы он вернул мне зрение, и я смог бы заново обрести красоту».

«Значит, красоту необходимо видеть глазами?» — спросил первый.

«Конечно. В этом заключается ее природа. Как ты сможешь оценить произведение искусства, не увидев его?»

«Я могу услышать музыкальный шедевр», — ответил первый.

«Прекрасно, ты можешь услышать некоторые виды красоты, но у тебя не выйдет познать подлинную красоту, не имея зрения. Только ее малую часть».

«Скульптура, — проговорил первый. — Разве я не могу почувствовать все ее изгибы и выпуклости, касания резца, превратившего обычный камень в необыкновенное чудо?»

«Полагаю, что так, — согласился второй. — Ты сможешь познать красоту скульптуры».

«А что насчет красоты еды? Разве это не произведение искусства, когда повар создает шедевр, чтобы усладить чувство вкуса?»

«Полагаю, что так, — ответил второй. — Ты сможешь познать красоту искусства повара».

«А что насчет красоты женщины, — продолжил первый. — Разве я не могу познать красоту женщины в нежности ее ласки, мягкости ее голоса, в остроте ее разума, когда она будет читать мне философские трактаты? Разве я не смогу познать такую красоту? Разве я не смогу познать большую часть видов красоты, даже не имея зрения?»

«Прекрасно, — ответил второй. — Но что, если тебе отрежут уши, заберут твой слух? Отрежут язык, вынудив тебя замолчать, лишат чувства вкуса? Что, если твою кожу сожгут и ты больше не сможешь осязать? Что, если единственное оставшееся тебе — это боль? Тогда ты не сможешь познать красоту. Ее можно отнять у человека».

Посланник замолчал и наклонил голову, посмотрев на Шаллан.

— В чем дело? — спросила она.

— А ты что думаешь? Можно ли отнять красоту у человека? Если он не сможет касаться, ощущать запах, слышать, видеть... Что если все, что он знает, это боль? Отняли ли у такого человека красоту?

— Я... — Какое это вообще имело отношение к чему-либо? — Меняется ли боль день ото дня?

— Допустим, что да, — ответил посланник.

— Тогда для такого человека красота будет заключаться в том времени, когда боль уменьшается. Зачем вы рассказали мне эту историю?

Посланник улыбнулся.

— Быть человеком — значит искать красоту, Шаллан. Не отчаивайся, не переставай искать, потому что на твоем пути выросли шипы. Скажи мне, какую самую прекрасную вещь ты можешь себе представить?

— Отец, скорее всего, в недоумении, куда я подевалась...

— Ответь мне, — сказал мужчина. — А я расскажу, где находится твой брат.

— Тогда чудесная картина. Это самая красивая вещь.

— Ложь. Скажи мне правду. Что это, дитя? Что для тебя красота?

— Я... — Что же это? — Моя мать до сих пор жива.

Шаллан обнаружила, что шепчет, встретившись с ним взглядом.

— И?

— И мы в саду, — продолжила она. — Мать разговаривает с отцом, а он смеется. Смеется и обнимает ее. Мы все там, в том числе и Хеларан. Он никогда не уезжал. Знакомый моей матери... Дредер... никогда не приходил в наш дом. Мать любит меня. Она обучает меня философии и показывает, как рисовать.

— Хорошо, — произнес посланник. — Но ты можешь лучше. Каково это место? Каким ты его ощущаешь?

— Весна, — проговорила Шаллан резче, чувствуя раздражение. — Мохоплющ цветет ярко-красным. Он сладко пахнет, а воздух влажный от утреннего сверхшторма. Мать шепчет, но ее голос звучит музыкой. Смех отца не отдается эхом — он поднимается прямо в воздух и обволакивает нас всех. Хеларан учит Джушу, как обращаться с мечом, они тренируются неподалеку. Виким смеется, когда Хеларан получает удар по ноге. Он готовится стать ардентом, как хотела мать. Я рисую их всех, царапая угольком по бумаге. Мне тепло, несмотря на легкую прохладу в воздухе. Рядом со мной стоит чашка сидра, и я чувствую сладость во рту от только что сделанного глотка. Это красиво, потому что могло бы быть правдой. Должно было стать правдой. Я...