Слова сияния

– Нет-нет. Он принадлежит другим. Они приходили прошлой ночью и сказали, что мне нужно уйти. Я только закончу со сланцекорником.

Она достала небольшую пилу, срезала одну сторону гребня, затем подкрасила его соком, чтобы стимулировать рост в нужном направлении.

Эшонай села обратно, настроившись на скорбь, и ритм мира ее покинул. Возможно, взамен стоило выбрать ритм потери. Биения в ее голове изменились.

Эшонай подавила его. Нет. Нет, ее мать не умерла.

И все же она была не вполне живой.

– Вот, возьми, – сказала мать в ритме мира, протянув Эшонай пилу. Сегодня она хотя бы узнала дочь. – Поработай тут над обрезкой. Я не хочу, чтобы он рос вниз. Нам нужно направить его к свету.

– Шторма слишком сильны в этой части города.

– Шторма? Глупости. Здесь нет штормов. – Мать приостановилась. – Я гадаю, что мы будем делать с твоей сестрой. Ей нужен шторм для трансформации.

– Не беспокойся, мама, – сказала Эшонай, заставляя себя говорить с миром. – Я обо всем позабочусь.

– Ты такая хорошая, Венли, – проговорила мать. – Такая отзывчивая. Остаешься дома, не убегаешь, как твоя сестра. Эта девочка... Ее никогда нет там, где она должна быть.

– Сейчас она здесь, – прошептала Эшонай. – И старается быть там, где нужна.

Мать забормотала себе под нос, продолжая работать. Когда-то эта женщина обладала лучшей памятью в городе. В некотором роде и сейчас тоже.

– Мама, – сказала Эшонай. – Мне требуется помощь. Я думаю, что случится что-то ужасное. Не могу решить, менее ли это ужасно, чем то, что уже происходит.

Мать подрезала участок сланцекорника, сдула пыль.

– Наш народ гибнет, – продолжила Эшонай. – Мы выветриваемся. Мы пришли в Нарак и выбрали изнуряющую войну. Шесть лет постоянных потерь. Слушающие начинают сдаваться.

– Нехорошо, – сказала мать.

– Но какова альтернатива? Вмешаться в вещи, в которые вмешиваться не следует, потому что они могут обратить на нас взоры Несотворенных?

– Ты не работаешь, – указала мать. – Не будь такой, как сестра.

Эшонай сложила руки на коленях. Не помогло. Видеть мать в таком состоянии...

– Мама, – сказала Эшонай в ритме мольбы. – Почему мы покинули темный дом?

– Ах, это старая песня, Эшонай, – ответила мать. – Темная песня, не для детей вроде тебя. Ведь сегодня даже не день твоей первой трансформации.

– Я достаточно взрослая, мама. Пожалуйста.

Мать подула на сланцекорник. Неужели она в конце концов забыла последнее из того, что составляло ее суть? Сердце Эшонай сжалось.

– Немало дней прошло, но помним, как вчера, когда в наш темный дом пришла беда, – тихо запела мать в одном из ритмов воспоминаний. – И превратилась жизнь в кошмарный сон, а звались мы тогда Последний легион. И уходили воины на дальние равнины, в то место, где теперь одни руины. С врагами бились, гибли и, сражаясь, с приходом смерти лишь освобождались. И стали возрождаться формы силы. Не доведут ли снова до могилы? Утратив волю, мы повиновались. Богов приказам слепо подчинялись.

– Но наступил тот славный день, – проговорила Эшонай в одном ритме с матерью.

– Тот шторм, когда сбежал от зла Последний легион, – продолжала мать песню. – Непрост был путь, который наш народ избрал. Тот свет, что в ярких разумах сиял, померк, зато принес награду: свободу, мир, богам досаду.

Спокойная, звучная песня матери как бы танцевала с ветром. В другое время слушающая казалась хрупкой, но когда пела старые песни, снова выглядела собой. Родитель, который временами спорил с Эшонай, но и родитель, которого Эшонай всегда уважала.

– На волю дерзко мысль и силу обменяли, всю память мы утратить рисковали, – пела мать. – Свободным детям чтоб о прошлом не забыть, нам нужно было сотни песен сочинить. Мы их поем, и будет это продолжаться, пока другие формы вновь не станут открываться.

С этого момента мать начала одну из ранних песен о том, как народ создаст дом на руинах покинутого королевства. Как они распространятся по миру, действуя подобно примитивным племенам и беженцам. Таков был их план – остаться скрытыми или чтобы на них хотя бы не обращали внимание.

В песнях помнили так много. Последний легион не знал, как трансформироваться во что-то другое, кроме вялой и партнерской форм, по крайней мере, без помощи богов. Как они узнали, что возможны другие формы? Сохранились ли эти факты изначально в песнях и потом затерялись с годами, пока слова понемногу изменялись то тут, то там?

Эшонай слушала и, хотя голос матери помог ей вернуться к ритму мира, обнаружила, что все равно сильно обеспокоена. Она пришла сюда за ответами. Когда-то это срабатывало.

Теперь уже нет.

Эшонай поднялась, чтобы покинуть поющую мать.

– Я нашла некоторые твои вещи, когда прибирала сегодня, – сказала мать, оборвав песню. – Ты можешь их взять. Они захламляют дом, а я скоро из него уйду.

Эшонай забормотала под нос скорбь, но пошла посмотреть, что «нашла» мать. Еще одну кучу камней, в которой она увидела детские игрушки? Лоскуты тряпок, которые представлялись ей одеждой?

Эшонай обнаружила небольшой мешок у фасада здания. Она открыла его и вытащила бумагу.