Слова. Том II. Духовное пробуждение

Я вижу, что состояние некоторых монахов совершенно не отличается от состояния одного бедуина, с которым я познакомился на Синае. Ему было шестьдесят пять лет, а он говорил: «А у меня нет отца: я круглый сирота!» Люди в шестьдесят пять лет уже имеют внуков. Прошло уже два-три поколения, и как можно говорить: «У меня нет отца», то есть искать отцовской любви! И мы, монахи, будучи невнимательными, остаёмся детьми – зло в этом. Однако, поразмыслив о том, что бы они в таком возрасте делали в миру, монахине или монаху следует сказать: «Сейчас я не должен искать человеческого утешения. Я должен принести себя в жертву, а не иметь претензий к другим». Большинство приходит в монастыри молодыми, находит там духовных родителей и может так и остаться в детском состоянии, с детскими претензиями, тогда как, находясь в миру, они уже были бы родителями сами. То есть из детства они так и не выходят – не в добром смысле, а в ребячливом, инфантильном. Можно и такое увидеть: человек состарился, но если он не начал работать головой, то радуется карамельке или маечке. «А мне батюшка кофточку купил», – хвалился один старенький афонский монах и показывал тёплую фуфайку, которую дал ему его старец. Ну совсем как маленький мальчик, которому мама купила пиджачок с погончиками!..

Давайте будем младенцы на злое, но не по уму[249]. Иначе как в нашу жизнь войдёт отвага? Как к нам придёт мужество? Монах, для того чтобы преуспеть, должен размягчить ту жёсткость, которая в нём есть, то есть ему надо сделать своё сердце чуть материнским. Монахине же, для того чтобы преуспеть, нужно стяжать себе немножко мужества.

Наша духовная скромность изменяет других

– Геронда, когда кто-то поступает в монастырь, но образ его мыслей ещё мирской, в голове ещё гуляет мирской ветер, то как ему освободиться от этого?

– Поступив в монастырь, надо забыть мир, а потом не забывать, что находишься в монастыре. Дома, ладно, там можно не найти благоприятной возможности для того, чтобы начать духовную жизнь, не получить правильного воспитания. Но теперь нужно быть очень внимательным: какое воспитание ты получишь здесь, в монастыре? Монашеское воспитание. Монастырь – это место священное. Мир – дело другое. Если размышлять о том, что находишься в священном месте, то скромность придёт сама собой. Но как она придёт, если человек забывается и полагает, что он в миру? Монахиня должна вести себя естественно, с простотою, со смирением, а не изображать из себя воплощение «несчастной судьбы». Это вызывает отвращение, отталкивает.

Я вижу, что некоторые сёстры-послушницы ведут себя по-мирскому. Вышагивают, как павы, как невесты в миру, а не как Христовы невесты. А вот другие, те ходят со скромностью, и я вижу, что в них есть нечто священное. Как же одно отличается от другого! И сразу понятно, что такое монашество. Если вы обратите внимание на пшеничные колосья, то увидите, что в высящемся, прямо стоящем колосе ничего нет. Колос же, наполненный хлебом, приклоняется книзу.

Монах, имеющий благоговение, изменяет тех, кто его видит. Вот сегодня приходил один иеромонах, я с ним давно знаком. Он некрасив, то есть не обладает красотой внешней, но, несмотря на это, всякий раз, когда он причащался, я видел, что его лицо сияло. Да и когда не причащался, я видел на его лице сияние, духовное сияние. Как асфальт – по сути это смола, а поглядишь на него летом издалека – он часто блестит. Так и здесь: видишь сияние на лице некрасивого человека. Конечно, пример с асфальтом не очень-то удачный, но какое тут ещё можно подобрать сравнение? Я хочу сказать, что духовное состояние, в котором находится человек, даёт ему сияние и внешнее. Это духовная красота, благодать, Божественная благодать. Но насколько же отталкивают от себя другие носители священного сана: красивые наружно, но имеющие в себе мирской дух, колеблемые мирским ветром! Ты видишь перед собой совершенно мирского человека.

Кроме священного сана, ничего духовного не видно! Лицо человека отражает его духовное состояние. Это то, о чём сказал Христос: Свети́льник те́лу есть о́ко. Аще убо бу́дет о́ко твое́ про́сто, все те́ло твое́ све́тло бу́дет[250]. Если в человеке есть простота, если есть смирение, то в нём есть божественное просвещение, и он сияет. Вот так. Этого-то и должен достичь монах.

– Геронда, святой Нил Калабрийский говорит, что, став монахом, человек делается или ангелом, или диаволом[251]. Выходит, что промежуточного состояния нет?