Читаем Слова. Том V. Страсти и добродетели полностью

Слова. Том V. Страсти и добродетели

– Это означает, что Бог помогает и животным тоже. Сколько есть святых покровителей животных! А самим животным – что им приходится терпеть, бедным! Мы и неделю не смогли бы понести того послушания, какое они несут, служа человеку. Если их накормят – хорошо, а если нет, остаются голодными. Если не делают того, что хочет хозяин, их бьют. А как трудятся без всякого вознаграждения! Мы за одно «Господи, помилуй» можем получить рай. Разве этого мало? Так что животные превзошли нас и в нестяжании, и в терпении, и в послушании.

Наблюдайте за жизнью животных и насекомых, это полезно. Я смотрю, как усердно и любочестно трудятся муравьи без всякого надсмотрщика. Ни в одном человеке нет такой тактичности, какая есть в муравьях. Молодые муравьи тащат в муравейник мелкие палочки и много других бесполезных вещей, потому что ещё не знают, что нужно, а что нет. Взрослые муравьи им не препятствуют, но потом сами выносят всё это из муравейника. Со временем молодые начинают смотреть, что́ в муравейник несут взрослые муравьи, и учатся. Если бы мы были на их месте, то говорили бы так: «Эй ты, иди сюда, что за хлам ты сюда тащишь? Ну-ка, выбрось живо!»

Бог сотворил животных, чтобы они служили человеку, но и чтобы человек брал с них пример. Человек, если он действительно человек, из всего извлекает пользу.

О́лет – птица любочестная

– С последним письмом вы прислали мне икону, где изображён Адам с животными в раю[173]. Вот я и подумал послать вам со своей стороны рисунок одной птицы[174], моего самого близкого друга, потому что, если бы я вам послал рисунок змеи, думаю, вы бы испугались. Я назвал её Олет, что по-арабски значит «малыш». Олет живёт на холме в пятистах метрах от моей кельи[175]. Ежедневно в полдень я несу ему гостинцы и угощения. Когда я даю ему еду он берёт чуть-чуть и улетает. Я кричу чтобы он вернулся, и он вскоре возвращается, тихо подлетает и прячется у меня за пазухой. Когда я ухожу, он провожает меня на расстояние примерно ста метров, и я, чтобы он не летел за мной дальше и не уставал, бросаю ему крошки, чтобы отвлечь, а сам быстро иду вперёд, пока он не потеряет меня из виду.

В последнее время Олет оставил строгую аскезу и ищет вольготной жизни. Не ест ни дроблёный рис, ни размоченные в воде сухари, только червячков, причём хочет, чтобы я подносил ему их на «тарелке» – на ладони, – садится на неё и ест. Экий прогресс!

В эти дни я наслаждаюсь обществом Олета. Кто-нибудь может спросить: «Почему ты делаешь Олету исключение? Почему к другим птицам не относишься так же, как к нему?» Отвечаю: когда я зову Олета, он прилетает вместе с другими птицами, своими друзьями; другие сразу набрасываются на еду, а Олет прилетает по послушанию и по любви. Даже когда он голоден, может долгое время просидеть вместе со мной, потом я сам напоминаю ему про еду. Сейчас установилась хорошая погода, и у Олета много еды: букашек, козявок, но он всё равно прилетает, когда я его зову, хотя он и сыт, – прилетает по послушанию. Как же не радоваться этой усердной любочестной птице больше, чем другим?

Часто от большой любви мне хочется крепко сжать Олета в ладонях, но боюсь, как бы мне не уподобиться той глупой обезьяне, которая столь крепко прижимала к себе своих детёнышей, что в конце концов задушила их насмерть. Потому я сдерживаю своё сердце, смотрю на Олета и радуюсь издалека, чтобы ему не навредить[176].

Однажды я задержался, и, когда пришёл на холм, Олета уже не было, так как в тот день дул сильный ветер. Я оставил еду в обычном месте и ушёл. На следующий день я пошёл к Олету очень рано, потому что переживал, не съел ли его ястреб. Олет, когда увидел оставленную ему с вечера еду, «искусился помыслом», полетел по направлению к моей келье и стал ждать меня на половине пути. Увидев меня, он от радости словно сошёл с ума. Я стал его кормить, но ему больше было нужно моё общество, чем еда. Я удивляюсь его воздержанию, любви и благодарности. Молитесь, чтобы мне быть подражателем его добродетелей.

Думаю, что я вас не разочаровал, сказал всё без утайки, не спросив разрешения Олета. Надеюсь, он не огорчится, хотя и так никто, кроме вас, об этом не узнает… Большой поклон вам от Олета и от меня.

У меня в келье не только птицы, но и все животные, приходящие туда, – шакалы, зайцы, ласки, черепахи, ящерицы, змеи – насыщаются от преизлияния моей любви, насыщаюсь и я, когда насыщаются они, и все мы вместе, зве́рие и ecu ско́ти, га́ди и пти́цы перна́ты[177], «хва́лим, благослови́м, поклоня́емся Го́сподеви»[178].