Слова. Том VI. О молитве

– Когда я жил на Катунаках, в келье святого Ипатия, как-то раз вечером я прочитал вечерню по чёткам, выпил чаю и стал молиться дальше. Я совершил нужное количество чёток за повечерие и Акафист[202], а потом просто стал творить молитву Иисусову. Чем дольше я её повторял, тем дальше уходила усталость и бо́льшую лёгкость я ощущал. Я чувствовал в душе такую радость, что не хотел спать, и не переставая творил молитву Иисусову. Около одиннадцати ночи мою келью внезапно наполнил какой-то сладостный, небесный Свет. Он был очень сильный, но не слепил. Одновременно я понял, что и глаза мои стали «сильнее» – такими, чтобы я мог выдержать это сияние. Пока я был в этом состоянии, в этом Божественном Свете, я находился в другом мире – в духовном. Я ощущал невыразимую радость, и тело было лёгким; тяжесть тела исчезла. Я ощущал благодать Божию, Божественное просвещение. Божественные ответы быстро проходили в уме. Я не собирался ни о чём спрашивать, но одновременно с возникавшим вопросом получал и ответ. Ответы были в простых словах, но они были исполнены богословия, это были священные словеса. Если бы всё записать, то получился бы второй «Эвергетин». Это продолжалось всю ночь, до девяти утра. Когда Свет тот исчез, всё мне стало казаться тёмным. Я вышел на улицу, и как будто была ночь. «Который час? Ещё не рассветало?» – спросил я монаха, который проходил мимо. Тот посмотрел на меня и с недоумением переспросил: «Что ты сказал, отец Паисий?» – «А что я сказал?..» – спросил я сам себя и вернулся в келью. Посмотрев на часы, я вдруг понял, что произошло. Было девять часов утра, солнце стояло высоко, а мне день казался ночью! Мне казалось, что солнце едва светило, словно наступило затмение. Я чувствовал себя как человек, который вдруг после яркого света попал в темноту – такая большая была разница! Когда кончилось это божественное состояние, я вернулся к своей обычной жизни и стал делать то, что делал всегда. Немного занялся рукоделием, по чёткам прочитал часы, после девятого часа размочил немного сухарей, чтобы поесть… Но, делая все это, я чувствовал себя словно животное, которое то чешется об забор, то жуёт траву, то глазеет бестолково туда-сюда, и говорил сам себе: «Смотри, чем я занимаюсь! И так – много лет?» До вечера я ощущал такую радость, что даже не чувствовал потребности отдыхать – настолько сильным было это состояние! Весь тот день я всё видел мутно, едва мог заниматься делами. А было лето, и солнце светило ярко. На другой день я стал уже видеть предметы как обычно. Я исполнял своё правило, но уже не чувствовал себя, как накануне, животным.

На какие же бестолковые вещи мы тратим время и что мы в итоге теряем! Поэтому, когда я вижу мелочность, дрязги, малодушие, сильно расстраиваюсь.

Ум молчащ близ Христа

– Геронда, авва Исаак пишет: «Смиренномудрый, предстоя пред Богом, не думает дерзнуть помолиться»[203]. Тогда что же он делает, смиренномудрый человек?

– Он чувствует себя недостойным молиться, разговаривать с Богом.

– И что он делает, геронда?

– Ему достаточно того, что он просто предстоит пред Богом.

– Геронда, Вы каким образом упражнялись в молитве в тех местах, где подвизались?

– Уходил в молитву… Знаешь, что значит уходить в молитву? Погружаться в неё. Сладкое погружение.

– Вы хотите сказать, геронда, что теряли ощущение места и времени?

– Да, я уходил в молитву без остатка… Даже чтобы какую-то мысль просто привести на ум, мне нужно было остановить молитву. Знаешь, что это такое: погружаться все глубже и глубже?.. Потом ты уже ничего не хочешь, тебе просто ничего не нужно.

– Потом, геронда, произносишь только «Господи Иисусе Христе, помилуй мя»?

– Уже ничего не произносишь, только чувствуешь Божественную теплоту, сладость. Тут молитва Иисусова прекращается, потому что ум соединился с Богом и ни за что не хочет с Ним разлучаться: настолько ему хорошо.

Когда человек приходит в такое состояние, молитва останавливается сама собой. Да и не только молитва, но и сам ум останавливается от присутствия Божия. Исчезают мысли, и душа ощущает лишь сладость Божественной любви, Божественной теплоты и заботы. Она как младенец, который ни о чём не думает, а лишь радуется на руках у матери. Когда ребёнок затихает на руках у матери, разве он что-нибудь говорит? Нет, они теперь едины, и в этом их общение.

Добро есть молитва Иисусова в молчании, но добрейши есть молчание в молчании – ум молчащ близ Христа.

ПРИЛОЖЕНИЯ

Старец Паисий ко святому Арсению

«Как бы я ни трудился, если ты не будешь посредником, мой сигнал будет „ноль“ (сильные помехи). Поэтому помогай мне, как в тот раз. Может быть, из-за моих грехов ты меня не услышишь, но будет неправильно, чтобы из-за меня страдали люди. Лучше меня накажи – по-своему, как добрый отец. Отче мой, отче мой, отче мой».