Слова в Великий пост

Обычай был в тот великий день, который был приготовлением к пасхе иудейской, отпускать по просьбе народа на свободу одного из осужденных узников. Тогда в темнице был известный всей Иудее разбойник по имени Варавва. По этой причине Пилат, не находя никакой вины в Иисусе, стал предлагать иудеям, кого из двух ему выпустить на свободу: Иисуса или Варавву? «Кого хощете (от обою) отпущу вам?» (Мф. 27:17). «Послушайте, иудеи! Вот всем известный разбойник Варавва, руки которого осквернены недавно пролитой человеческой кровью, такой грабитель, который наводит ужас на всю Иудею, государственный преступник, враг общего покоя, злодей, достойный тьмы смертной; а вот Иисус Назарянин, человек кроткий, миролюбивый, добрый ко всем, общий благодетель, чудотворец, Который больных исцелял, прокаженных очищал, слепым свет даровал, мертвых воскрешал. Кого хотите вы, чтоб я из двух вам отпустил? Что вы скажете, вы, из мертвых воскресшие? вы, слепые, зрение получившие? вы, прокаженные, очистившиеся? голодные, в пустыне немногими хлебами от Него накормленные? Дети еврейские, народ иерусалимский! Вы третьего дня принимали Его, как Царя Израильского с криками «Осанна», с вайями и ветвями. Кому же из двух вы хотите даровать жизнь и свободу? Разбойнику или Благодетелю? Убийце или Целителю? Варавве или Иисусу?»

О, бесчеловечность неблагодарного народа! Все хотят иметь в живых Варавву. А Иисуса? «Да пропят будет» (Мф. 27:23)! Но какая Его вина, говорит им игемон , — «коеубо зло сотвори?» (Там же) «Да пропят будет!» Пусть будет так, мыслит Пилат, умыв руки мои, чист я буду от крови Праведника сего; кровь Его пусть будет на вас. «Да пропят будет… Кровь Его на нас и на чадах наших» (Мф.27:23–25)!

Подожди немного, прошу тебя, Пилат! И прежде решительного приговора выслушай слова два–три. Зачем ты спрашиваешь у толпы людей еврейских, кого освободить: Христа или Варавву? Ты знаешь, что они все враги Христовы, что они предали Его на умерщвление не за какую–либо вину, а только из зависти. Ты и властитель, и судья: власть и суд в твоих руках. Что Христос невинен, ты сам об этом объявляешь; что Варавва виновен, ты сам это видишь; что евреи, обвиняющие Христа, Его явные враги и оговаривают Его только из зависти, ты сам и об этом знаешь, — «ведяше бо, яко зависти ради предаша Его» (Мф.27:18). Не истина ли это? «Что есть истина?» (Ин. 18:38) — спрашивает он и, отвернувшись, отходит прочь. Постой, Пилат, заклинаю тебя Богом, подожди!

Ужели так вы, властители земные и судьи, во время суда не взираете на истину? Весы, которые вы держите, не суть ли весы правосудия, что точно измеряют истину? Приговоры, которыми вы вершите дела, имеют ли другую какую–либо цель, кроме достижения истины? «Что есть истина?» — ответствует Пилат.

Зачем ты искушаешь меня? — говорю я еще раз Пилату. Что я слышу? Что истина изгнана из судебных мест? Пилат, осмотрись хорошенько и рассуди, что делаешь: ты освобождаешь Варавву — ведь он разбойник, привыкший к убийствам и грабежам, сидевший не раз и подолгу в тюрьме в оковах и нисколько от этого не исправившийся; он опять переймет дорогу, будет опять душегубствовать, опять в страх и трепет приведет всю Иудею, опять наделает бед пуще прежних. И всему будешь причиной ты. Что ты на это скажешь? Не отвечаешь? Приговариваешь Христа к распятию, но Бог не потерпит столь великого беззакония. Нет, Иерусалим запустеет; в нем не останется камня на камне; народ еврейский потеряет свободу, лишится священства и царства. И всему виной опять будешь ты. Что на это скажешь? Пилат уже ничего не ответствует, ничего не слушает. Одно слово заградило ему уши, что если он освободит Иисуса, то не будет другом кесарю. «Аще Сего пустиши, неси друг кесарев» (Ин. 19:12). Для цели своей не взирает пристрастный судья на истину, не ищет правды. Но ведь от этого произойдет столько зла? Пусть, говорит он, весь свет пропадет; мне до того нужды нет, я не хочу потерять дружбы кесаревой!

Итак, разбойник, достойный распятия, освобождается; а Сын Божий, достойный поклонения, на кресте умирает. Такие–то происшествия всегда бывают, когда люди судят, помышляя только о своих корыстях.

Христиане, я не знаю, бывали ли когда другие подобные страдания больше этих, ибо Божественнейший Иисус совершенно без всякой вины осуждается на смерть. Здесь сказываются крайнее бесчестие, крайняя неблагодарность и крайнее бедствие, и все это, как бы тремя копьями, пронзает сердце Иисусово и производит в нем поистине прискорбие даже до смерти. Но доселе это все еще начало страданий; а о конце столь ужасно печального повествования мой ум даже страшится помыслить, и язык не смеет даже об этом говорить. Здесь бы потребны более слезы, нежели слова, если только возможна какая–либо мера к оплакиванию такого жалостного зрелища, подобного которому не видало еще солнце.