— Ты полагаешь, все одинаковы?
— Ийа я знаю!
— Ты и брата своего знаешь! Тем не менее, он чуть меня не убил, а этот — напротив, помог.
— И что же теперь? Друзья на всю жизнь? Быстро ты их заводишь!
— А ты хотел бы завязать мне глаза? Поздно уже, я достаточно видел!
— И что же тебе показал этот… Ийа? Путь к очередному предательству?
— Так этого ты от меня все время ждешь?
— И этого тоже! Ты вечно тоскуешь по северу!
— Ты, разумеется, предпочтешь, чтобы я смотрел лишь на твои следы! Тебе без разницы, что меня хотели убить, главное, что спас не тот человек! Может, мне снова залезть на обрыв и прыгнуть оттуда вместе тем с кабаном?!
От удара Огонек перелетел в угол комнаты. Бросило в жар. Под глазом запульсировало, по левой половине лица разлилась резкая боль. В первый раз Кайе ударил его…
И не подошел — смотрел мрачно.
— Сказать нечего? — с трудом, но зло спросил Огонек.
Молчание.
Лицо словно онемело, говорить было трудно, от гнева Кайе сердце сдавливало, и все же Огонек не сдержался.
— Лучше б я остался на севере, пусть бы прикончили, как предателя! Кем ты считаешь меня? Вещью?
— Нет. Ты сам себе придумал, что здесь ты пленник, или моя игрушка. Тебе так удобно! Мне уже надоело пытаться объяснить, как все на самом деле. А вот ты кем считаешь меня…
— Тем, кто ты есть! Привыкшим, что все склоняются перед ним, потому что боятся!
— Кончай размахивать собственной храбростью. Я наслышан о ней. Думал, ты мой друг, а ты…
— Да провались она, твоя дружба! Можешь только дать по роже, когда не находишь слов!
— Снова речи Ийа!
— Нет, мои! Ты же меня ударил, не его!
— Я ненавижу Ийа. Не смей приближаться к нему, слышишь?
— Он лучше тебя! — выпалил Огонек. — Меня он спас дважды и не пытался ничего получить взамен!
— Он только убил мальчишку-северянина, — сказал Кайе очень спокойно. — Ему нужна была жертва.
Онемение и жар отступили, нахлынула острая боль; говорить стало еще тяжелей, но Огонек не намерен был сдаваться:
— А вам всем? Разве ты ему пытался помочь?
Спокойствие кончилось — Кайе прямо взвился:
— Не твое дело, как я поступал и почему! Если бы ты не треснулся башкой в Тейит… зачем я только придумал давать тебе Силу!
— Там, в долине Сиван… я ведь напомнил тебе о погибшем? — тихо спросил Огонек; неприятной, болезненной оказалась догадка.
— Вы не похожи, — бросил Кайе. — Он вел себя… достойно. А ты болтаешь о доброте и плюешь в лицо, зная, что не поплатишься за это.
— Я и так плачу слишком дорого!
— Чем же? — глухим от ярости голосом спросил юноша. — Тем, что приобрел кое-какие способности? Тем, что в Тейит тебя вознесли высоко, а ты сумел предать и северян? Тем, что тебя снова приняли в Астале почти как своего, и я назвал тебя другом?
— А ты — помнишь о дружбе, когда бьешь в лицо? Зато искренне! — горько сказал Огонек. Ему уже не хотелось ссоры. Ийа ошибся. Нет в сердце Кайе никакой настоящей привязанности. Что-то не по нему — и всё…
На небольшой площади подле Хранительницы не росли деревья, зато они высились по периметру, на манер стражей — высокие, крепкие, прямоствольные. Перешептывались, покачивая листвой, неважно был ветер или нет, и человечьи голоса в шепоте слышались. Сколько веков насчитывала Башня — деревья не старели. Или так незаметно одни приходили на смену другим?
На ветви одного из них расселся жирный лоснящийся ворон, сыто покаркивая. Кайе шагал к Башне, с виду целеустремленно, а на деле — бежал за утешением, как малыш бежит к матери. Вот только взамен матери была Хранительница. Огонек… Кайе сейчас больше всего хотелось забрать собственноручно вырезанный знак обратно. Ну что, в самом деле? Крысы северные, теперь Ийа! Час от часу не легче.
— Крра… — довольно подтвердил ворон.
— Заткнись.
— Крра! — оскорбился тот.
— Ты… — юноша встал в центре площади, взглядом сразу отыскав наглую птицу.
— Кра! — насмешливо отозвался ворон, встречаясь с ним взглядом.
— Да сдохни ты! — Кайе вскинул руку, вместо ворона видя Ийа. И не сразу понял, почему загорелся древесный страж. Неприкосновенное дерево Хранительницы…
Ийа наблюдал за играющими детенышами пятнистого ихи: любой Род держал при себе тех, кто был изображен на знаке, коли такое представлялось возможным. Один звереныш постоянно оказывался позади другого и кусал собрата за хвост.
В другом углу комнаты сидела Имма, которая последние пару сезонов была для молодого человека чем-то вроде отделенной от него тени. Она даже глаза свои доверяла его целителям, а не своим, хотя Род Инау уж лечить — то умел и недоучек у себя не держал.
Ийа и разговаривал с ней, как с тенью — той можно не опасаться. Но за откровенность — Имма знала — требовал платы. Зрение Иммы восстановилось только частично, несмотря на отчаянную попытку, стоившую трещины Хранительнице.
Про Род Тайау говорили, о чем же еще. Вернулось сокровище в Асталу; и половины сезона не прошло — уже одним деревом-стражем меньше. Теперь за другие примется или сразу по Башне шарахнет? Уже пошли разговоры по городу и предместьям, мол, не рано ли обрадовались? Северянам-то посланники нос утерли, только не начнет ли Кайе теперь и тут все в пыль разносить?