1. Январь, 1837. День дуэлиДанзаса ждать. Письмо писатьо переводах детской книжки.И — ни словечка не сказатьНаташке, Сашке, Машке, Гришке!И — не взглянуть. И — не шагнутьтуда, к разбросанным пеленкам,и к чепчикам, и к распашонкам,и к долгополым рубашонкам,спросонок сбившимся на грудь!Уже их участь решена.И в детской — белыми крылами —неведенье дневного снаукрыло их. И тьма — кругами.В ней — ненависти едкий дым,и честь, и разговоры в свете,и невозможность быть слепым…Но дети, Пушкин? Как же дети?2. Михайловское. Пущин.Черт возьми, по селу — бубенцы!Раскатились по снегу в концы,в закоулки и выселки даже,ссылка равновелика удаче,если — Пущин! Да с парой вина!Да беседа с темна до темна,допьяна — не с вина, с разговора!Скоро, Пушкин, мучительно скорособеседники и собутыльникивыйдут в висельники и кандальники,но — зато балерины субтильненькие,но — зато похожденья скандальненькие.Скоро, Пушкин, ты скажешь, что казни —к вящей славе. И что без боязниты глядишь в девятнадцатый век.Но сегодня, в свободу отпущен,все же из-под опущенных векты взгляни через стол. Это — Пущин.3. Тригорское. Анна Керн.Какое нужно вдохновенье,веселое осатаненье,когда ей безмятежно спится,писать про чудное мгновенье!/А следующая страница —«Ох, вавилонская блудница!»/Нет, Пушкин. Все же эта спица —о двух концах. Быть может, тыи чувств, и тела наготыстыдился мало. Я б не могшагнуть за нравственный порог,увидеть вянущий венок,читая Пушкина, онаи молчалива, и бледна,погружена в девичьи грезы,одной рукой стирая слезы,другою шарит между ног…О, Пушкин, Пушкин! Как ты смог?4. 1999. ЮбилейДаже памятник — как и должны —укоряют пушкиноведыза нечищеные штиблетыи неглаженые штаны.Ими Пушкин не отутюжендо конца, потому и нуженв собеседники. Слава Творцу,речку Черную и Тверцу,смерть с любовью соединившему,это дело знакомо Всевышнему.На всея Руси, на Руси всеяне ему одному была чаша сия.Так наполним бокалы бордои содвинем бокалы разом!Пушкин с нами — и с нами добро,Пушкин с нами — и с нами разум.До чего же все-таки жаль его,непутевого и печального…