— Джемми! — окликнула ее старуха. — Как звали того парня, новенького, что выиграл в кубки? Помнишь — того, с французским именем?
Джемми на мгновение задумалась.
— Пьер, — произнесла она. — Такой тощий тип. Как же они его называли, дайте подумать… кажется, Длинный Пьер.
— Да, вроде так, — неуверенно сказала старуха. — Длинный Пьер.
Сэр Джон неторопливо повернулся к старухе. На его губах заиграла легкая улыбка.
— Ламприер, — тщательно выговорил он.
— Да! — уверенно подтвердила старуха. — Именно так его и звали. Ламприер.
В полумиле от трактира обладатель французского имени, не подозревающий о том, что его кто-то обсуждает, сидел, погрузившись в раздумья. Ласковый месяц апрель, спокойствие которого было нарушено только визитом к Камнееду и снежной бурей пятого числа, Ламприер провел в бесконечных странствиях по королевству своего словаря.
Словно призрак из будущего, он кочевал между исаврами и воинственными лакедемонянами, лестригонами, которые поедали моряков, высаживавшихся на их побережье, и мандурийцами, которые ели собак. Он продирался сквозь заросли жестколистных лавров в Лации, где позднее поднимутся стены гордого Рима, и терялся в толпе раскрашенных куртизанок предместий. По дорогам Месопотамии, Паннонии и Самарии он проводил линии, которые потом станут границами, и отмечал селения, которые превратятся в города. Он видел точки, которые время сделает соперниками Рима и Вавилона: Лютецию, Олисипию и Лондиниум, — и странные места, которые уйдут под землю, оставив о себе память лишь в невероятных легендах: Офиодес, топазовый остров, появлявшийся лишь по ночам; лабиринты Лемноса, Крита и Лесиной, где глубоко под землей, в одной из трех тысяч комнат, лежат забальзамированные мумии священных крокодилов; Самофракию, где рождаются все тайны мира. Неутомимый путник достиг Трапезунда на берегу Понта Эвксинского и двинулся дальше, по морю, к треугольному острову Левка, где по одному из вариантов предания Ахилл взял Ифигению в жены. Но здесь ее не было. Дальше — через Киммерию и Боспор Фракийский, к Средиземному морю, на север, в Либурнию, на юг, через песчаные побережья Сиртов к Мелите и Утике, куда бежали карфагеняне, когда их сопротивление было сломлено, а город сожжен. Вдоль скалистых берегов Серифа, к которым волны прибили ящик с Данаей и ее сыном, через плодородные холмы Наксоса, где Ариадна тщетно призывала покинувшего ее Тесея; и в глубь континента, к Скамандру, который был назван Ксанфом теми богинями, что купались здесь еще до рокового суда Париса: Минервой, Юноной и Венерой. Путник искал всех троих.
Но Ксанф оказался лишь грязной речушкой, Карфаген лежал в руинах, а почва у Замы насквозь пропиталась кровью воинов Сципиона и Ганнибала. Путник с трудом пробивался сквозь многообразные сведения. Он узнал, что Либурния опустилась до какой-то постыдной войны. На берегу была Квиза — странное поселение, вроде мавританское. В Онеуме вообще не происходило ничего примечательного.
Тенар располагался на южной оконечности Европы. Велин — это стоячий пруд, а в Умбрии шли частые дожди. Кто-то упоминал город Ксиленополис — возможно, Плиний? На берегах Зираса почти ничего не росло.